Мемориал святой елены читать онлайн. Максимы и мысли узника Св

Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза

Когда народ в государстве развращен, законы почти бесполезны, ежели не управляется оно деспотически.

Пускаясь во всякого рода преувеличения, меня восхваляли, как и прочих монархов, коим дано было свершить нечто необыкновенное; но то, в чем истинная моя заслуга, известно лишь мне одному.

Монархи Европы создали собственные армии по образцу моей, но надобно же еще уметь командовать ими.

Меня мало задевают пересуды обо мне парижан: сродни надоедливым мухам, которые только и делают, что жужжат; мнения их подобны тому, как бы обезьяна взялась судить о метафизике.

Я не буду писать до тех пор, пока лондонские чиновники не перестанут вскрывать мои письма.

С того времени как я стал во главе государства, я советовался только с самим собой, и это меня вполне устраивало; совершать ошибки я начал только тогда, когда стал прислушиваться к тому, что говорят советники.

Говорили, будто я оскорбил королеву Пруссии, вовсе нет. Я только сказал ей: "Женщина, возвращайся к своей прялке и хозяйству". Мне не в чем себя упрекнуть. Она сама признала свою ошибку. Я велел освободить ее фаворита Хатцфельда , а не то бы его расстреляли.

Приходится согласиться с тем, что фортуна, играющая счастием людей, забавляется, устраивая дела мира сего.

Людовик XIV взял Франш-Конте зимой, но он никогда не дал бы сражения под Москвой в ноябре .

Я все еще внушаю союзникам панический страх! Пусть же они не посягают на мое величие, ибо сие может им еще дорого стоить.

Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту; трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне .

Подчиненные по-настоящему помогают тогда только, когда чувствуют, что вы непреклонны.

Мне известны забавные истории обо всех европейских дворах, которые весьма поразвлекли бы современников, но мне чужда всякая сатира.

Я перечитываю Макиавелли всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он - профан.

Мой план десанта в Англию был грандиозным: надобно было построить порты и корабли. В этом предприятии Брюи оказался достойным помощником: тщедушном теле он носил пламенную душу .

Европейские газеты сравнивают довольно некстати два террора - 1793 и 1815 гг.; я не вижу тут ни малейшей аналогии: с одной стороны, все поражает воображение, внушает ужас и возвышенные чувства; с другой - все мелочно, жестокосердно и пошло. В 1793 г. головы составителей проскрипционных списков довольно часто падали вослед за головами жертв; в 1815 г. трусы и подлецы, которые пили кровь из одного лишь удовольствия, убивали побежденных, не подвергаясь при этом опасности. Режим 1793 г. пожирал своих предводителей, режим 1815 г. своим собственным оставлял жизнь. Не могу понять, чего добиваются подобным сравнением .

Для правительства нерешительность государей то же, что и паралич в членах тела.

Если бы Илиада была написана нашим современником, никто не оценил бы ее .

Не солдаты меня покинули, но я покинул моих солдат .

Те, кто ищет счастия в роскоши и расточительстве, подобны предпочитающим блеск свечей сиянию солнца.

Я уже довольно сделал для того, чтобы жить в потомках; я завещаю мою славу сыну и мои памятники Европе.

Заурядный человек домогается общества вельмож не ради них самих, но ради их власти, а те принимают его из тщеславия или по мере надобности.

Аббат де Прадт писал назидания, планы кампаний и исторические сочинения, это превосходный и странный архиепископ .

Муниципальное правление имеет свои хорошие стороны. Его недостаток - в том, что оно не является монархическим. Подданные слишком удалены от власти; это было хорошо для древних галлов. Цезарь, завоевав их, нашел такой образ правления совсем неплохим .

Справедливость есть образ Бога на земле.

Слабость происходит от лени или по недоверию к самому себе; несчастны те, которые слабы по сим двум причинам разом: если речь идет о частном лице, то это - ничтожный человек, если же о монархе, то он ничтожен вдвойне.

Тот день в Сен-Клу был всего лишь балаганом: накипь времен революции и грызни партий не могла бороться против меня и против Франции. Были там и люди, которых сильно стесняло их положение, а тот, кто разыгрывал из себя Брута, был признателен мне за то, что через двадцать четыре часа его выбросили вон .

Дурак имеет великое преимущество перед человеком образованным, он всегда доволен собой.

Вы хотите узнать, надежны ли ваши друзья? Для сего надобно оказаться в несчастии.

До Ватерлоо я думал, что Веллингтон обладает дарованием полководца. Сведущие в военном деле бывалые военные были повергнуты в изумление, когда заметили, что он завладел Мон-Сен-Жаном: после этой глупой ошибки от меня не ускользнул бы ни один англичанин. Своим успехом Веллингтон обязан прежде всего собственному своему счастию, а затем - пруссакам .

В Древней Греции жило семь мудрецов ; в Европе же сейчас не видно ни одного.

В Европе списывают мои законы, подражают моим учреждениям, завершают мои начинания, следуют моей политике и так далее, вплоть до того тона, который задавал мой двор; значит, мое правление было не так уж плохо и нелепо, как о том говорят?

Храбрость - это условная разменная монета: тот, кто дерзко ищет смерти в неприятельских рядах, трепещет перед мечом палача. Так же как и фальшивые жетоны, имеют хождение и нестоящие храбрецы. Сказать по правде, храбрость - врожденное качество: она не приобретается.

Старые, подновленные штукатуркой монархии существуют, доколе народ не почувствует в себе силы: в подобных сооружениях порча всегда идет от самого основания.

Те, кто добивается почестей, подобны влюбленным: ведь обладание ими снижает их цену.

За свою жизнь я сделал немало ошибок; самая непростительная заключается в том, что я отдал себя в руки англичан: я слишком верил в их приверженность законам .

Франция - неисчерпаема; я нашел тому доказательство после войны в России и в 1815 г. Ударьте по земле, и из нее появятся и деньги, и армии. Францию никогда не постигнет судьба порабощенной и разделенной страны.

Самое верное средство остаться бедным - быть честным человеком.

Десяток говорунов производит больше шума, нежели десять тысяч, которые молчат; в этом заключается средство к достижению успеха тех, кто лает с трибун.

Короли и обманутые мужья всегда последними догадываются о том, что над ними смеются.

Будучи смелым, можно решиться на что угодно, ко невозможно все довести до конца.

Я победил королей во имя державной власти; короли же победили меня, заявляя во всеуслышание, что действуют во благо народов; они совершили большую ошибку, лишив меня трона. Подождем развязки.

Я предпочитаю силу вывода красоте стиля: деяния стоят всегда больше, нежели слова.

В революциях мы сталкиваемся с людьми двух сортов: теми, кто их совершает, и с использующими оные в своих целях.

Я люблю величественное в искусстве. Для меня или возвышенное, или ничтожное, третьего не дано.

Месть скверному человеку есть воздаяние добродетели.

Сэр Гудзон Лоу - не что иное, как неучтивый тюремщик: такова его должность. Говорили, и не однажды, что обращается он со мною так потому, что чувствует мое превосходство .

Человек в слепом подражании всякий раз устремляется за первым встречным. Что до правительства, то здесь всегда потребны ловкие пройдохи, без которых ничто не может быть доведено до конца.

Сильные духом избегают наслаждений, как мореплаватели подводных камней.

Привычка приводит нас ко многим безрассудствам; самое непростительное из них - сделаться: ее рабом.

Если бы Корнель дожил до моего времени, я сделал бы его министром .

Роспуск моей армии история поставит в ряд самых опрометчивых политических ошибок королевского правления.

Просвещенной нацией не управляют полумерами: здесь нужна сила, последовательность и единство во всех деяниях.

Тот, кто предпочитает богатство славе, - расточитель, который берет у ростовщика и разоряется на процентах.

В моей жизни было три прекрасных дня: Маренго, Аустерлиц и Йена, если не считать еще и четвертого, когда я дал австрийскому императору аудиенцию во рву, на поле сражения .

Победу одерживают не числом. Александр победил триста тысяч персов во главе двадцати тысяч македонян . Дерзкие предприятия и мне особенно удавались.

Палата представителей, которую я создал , закончила свое поприще вместе со мною. Она могла спасти Францию от нашествия, дав мне неограниченную власть. Два десятка мятежников повредили себе сами: они сделали глупость, когда завели разговор о конституции в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре . Мне показалось, что в их лице я вижу греков поздней империи, кои узрели пред собою Магомета .

После моего отречения в 1815 г. неприятель еще мог быть разбит. Я предлагал дать мне командование и не имел при этом никаких личных видов.

Для религии служители культа - то же, что чиновники для власти. Человек заурядный измеряет кредит куртизана числом его лакеев; чернь судит о всесилии Бога по количеству священников.

Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита , это невероятный болтун; Полибий же, напротив, - не какой-нибудь декламатор: он доставляет удовольствие и просвещает .

Мое правление было либеральным, поелику оставалось твердым и строгим. Исполнителей я приглашал отовсюду: меня мало заботили убеждения, лишь бы следовали моим правилам. Мне было легко, ибо я строил заново .

Я осыпал золотом моих сподвижников; но мне надобно было понимать, что, разбогатев, человеку уже не хочется подвергать себя смертельной опасности.

Храбрость укрепляет престол; трусость, бесчестие колеблют его, и тогда лучше всего отречься.

Я всегда восхищался Митридатом, замышлявшим завоевать Рим в то время, когда был он уже побежден и вынужден к бегству .

Когда в бытность мою монархом случалось мне правом помилования, впоследствии я всегда и неизменно раскаивался.

Трагедия вовсе не основана на точном подражании природе вещей. Я предпочитаю группу Лаокоона той развязке, которой заканчивается трагедия "Родогуна" .

Конституционные государства лишены движущей силы: деятельность правительства излишне стеснена; это то, что придает таким государствам пагубную слабость, когда им приходится бороться с могущественными и деспотическими соседями. Авторитарная власть могла бы их поддержать, но оная, как известно, сродни тарану, которому все равно, способны ли ему противостоять ворота столицы, кои он собирается разбить.

Дворянство, духовенство и эмигранты, потерявшие свое имущество и привилегии в результате революции, рассчитывали вернуть утраченное с возвращением прежней династии. Они помышляли об этом еще в Кобленце: они всегда плохо понимала происходящее. Им не было нужды знать о том. чего они и знать не желали, деньги - вот что им было нужно .

Старики, которые сохраняют вкусы юного возраста, столь же смешны, сколь мало уважаемы.

Дурак скучен, ну а педант просто невыносим. Я так и не смог понять, о чем это все толкует Б[она]льд .

Если вы стремитесь к более глубокому пониманию политики и войны, то надобно искать истины, постигая нравственные устои общества, основы же материального порядка в сравнении с оными всегда имеют пределы.

Две партии, существующие во Франции, как бы ни были они ожесточены друг против друга, соединяются вместе, но не против конституционной королевской власти, которая их вовсе не интересует, но против всех порядочных людей, безмолвие коих действует на них угнетающе.

Когда я вышел на политическую сцену, там было два сорта людей: конституционные общества, требовавшие аграрных реформ в духе Гракха Бабёфа , и фрюктидорианцы , которые хотели управиться при помощи военных советов, ссылок и отставок.

Нынешние вожди партий во Франции - это карлики на ходулях. Слишком мало талантливых людей, слишком много болтунов.

Много кричали против того, что называют моим деспотизмом; однако я всегда говорил, что нации не являются собственностью тех, кто ими управляет; ныне же монархи, ставшие конституционными, как раз об этом стараются забыть.

Если уж адвокат Гойе, отступник Сийес, прокурор Ревбель и старьевщик Мулэн корчили из себя королей, то я вполне мог сделать себя консулом. Ведь я получил на то патенты при Монтенотте, Лоди, Арколе, Шебрейсе и при Абукире .

Бедствия, постигшие Францию с 1814 г., явились причиной того, что у высокоумных идеологов появилась возможность войти в правительство. Люди эти обожают хаос, ибо он составляет их суть. Они служат и Богу, и дьяволу .

Мое будущее наступит тогда, когда меня не будет, Клевета может вредить мне только при жизни.

Случай - вот единственный законный повелитель во всей вселенной.

Польза, которая толкает людей из одной крайности в другую, - сродни языку, который они учат, не заботясь о грамматике.

Самый надежный рычаг всякого могущества - военная сила, которая предписывает закон и которую употребляет гений. Таковым рычагом был рекрутский набор. Достаточно убедиться в этой силе, и противоречия отступают, а власть укрепляется. Так ли уж важны, в сущности говоря, все эти доводы софистов, когда звучат военные команды? Те, кто готов повиноваться, не должны наводить за линию строя. В конце концов они свыкаются с принуждением: ведь в противном случае со строптивыми не церемонятся.

Упадок нравов - это погибель государства как политического целого.

Каждый прав по-своему. Правота Диагора состояла в том, чтобы отрицать Бога; Ньютон же был убежден в том, что его следует признавать; в каждом явлении заключена его противоположность: скажем, во время революции можно попеременно быть то героем, то злодеем, подниматься или на эшафот, или на вершину славы.

Гоббс был своего рода Ньютоном в политике, его учение стоит в этом отношении многого.

Когда я привел к завершению революцию и тем показал революционерам, на что я способен, то поверг их в неописуемое изумление.

На свете есть великое множество людей, воображающих, что они наделены талантом править, единственно по той причине, что они стоят у кормила власти…….

В истории бывало, когда короли поступались своими прерогативами ради того, чтобы снискать народную любовь, но всякий раз они и предвидеть не могли, к чему сие может привести.

После моего падения судьба повелевала мне умереть, но честь приказывала жить.

В хорошо управляемой стране нужна главенствующая религия и зависимые от государства священники. Церковь должна быть подчинена государству, а не государство церкви.

Если бы христианская религия могла заменить людям все, как того добиваются ее горячие приверженцы, это явилось бы для них наилучшим подарком небес.

Человек высшего порядка бесстрастен по своей натуре: его хвалят, его порицают, мало что имеет для него значение, он прислушивается только к голосу своей совести.

Одни оказывают нам любезности, в то время как другие наносят оскорбления. И в первом и во втором случае с людьми надобно соблюдать сугубую осторожность, ибо непременно следует знать, что кроется за этими любезностями.

Честолюбие столь же естественно для человека, как воздух природе: лишите его дух первого, а физику второго, и всякое движение прекратится.

Пороки общества так же необходимы, как грозы в атмосфере. Если же равновесие между благом и злом нарушается, гармония исчезает и происходит революция.

Тот, кто действует добродетельно только в надежде произвести впечатление, близок к пороку.

Красивая женщина радует глаз, добрая - услада сердца; первая - безделушка, вторая - сокровище.

Между теми, кто ищет смерти, мало тех, кто находит ее в то самое время, когда оная была бы им на пользу.

Монарх обязан тщательно следить за тем, чтобы раздел материальных благ не совершался слишком уж неравномерно, ибо в этом случае он не сможет ни удержать бедных, ни защитить богатых.

Я был самым богатым монархом Европы. Богатство состоит не в обладании сокровищами, но в том употреблении, которое умеют им дать.

Когда государь пятнает себя хоть одним преступлением, ему приписывают все остальные: нагромождаются ложь, наветы, распространители уток пользуются этим, литературные вороны набрасываются на труп, злорадно пожирая его, распространяемые при жизни и подбираемые потомками скандальные и невероятные обвинения повторяются на все лады. Клеветы Дона Базилио, они исходят от самого дьявола .

Понаписано более чем достаточно; я хотел бы поменьше книг и побольше здравого смысла.

Надобно, чтобы государь и его первый министр были честолюбивы. Кое-кто говорит, что в том нет необходимости, и судят при этом как лиса, у которой отрезали хвост .

При высадке в Египте меня удивило, что от былого величия у египтян я нашел только пирамиды и печи для приготовления жареных цыплят.

Льстецам нет числа, но средь них мало тех, кто кто умел бы хвалить достойно и прилично.

Наступит день, и история скажет, чем была Франция, когда я взошел на престол, и чем стала она, когда я предписал законы Европе.

Всякая сделка с преступником пятнает преступлением трон.

Меня всегда удивляло, когда мне приписывали убийство Пишегрю: он ничем не выделялся среди других заговорщиков. У меня был суд, чтобы его осудить, и солдаты, чтобы его расстрелять. Никогда в своей жизни я ничего не делал по пустякам .

Падение предрассудков обнаружило пред всеми источник власти, - короли не могут более не прилагать усилий, дабы выглядеть способными править.

Учреждая Почетный Легион, я объединил единым интересом все сословия нации. Установление сие, наделенное жизненной силой, надолго переживет мою систему .

В управлении не должно быть полуответственности: она с неизбежностию ведет к утайке растрат и неисполнению законов.

Французы любят величие во всем, в том числе и во внешнем облике.

Первое преимущество, которое я извлек из Континентальной блокады, заключалось в том, что она помогла отличить друзей от врагов .

Участь Нея и Мюрата меня не удивила. Они умерли геройски, как и жили. Такие люди не нуждаются в надгробных речах.

Я дал новый импульс духу предприимчивости, чтобы оживить французскую промышленность. За десять лет она пережила удивительный подъем. Франция пришла в упадок, когда вновь вернулась к прежнему плану колонизации и к практике займов .

Я совершил ошибку, вступив в Испанию, поелику не был осведомлен о духе нации. Меня призвали гранды, но чернь отвергла. Страна сия оказалась недостойной государя из моей династии.

В тот день, когда лишенные тронов монархи вновь возвращались в свои дворцы, благоразумие было оставлено ими за порогом.

После изобретения книгопечатания все только и делают, что призывают на царство Просвещение, но царствуют, однако ж, для того, чтобы надеть на него узду.

Если бы атеисты революции не вознамерились решительно все поставить под сомнение, их утопия была бы не такой уж плохой.

Девятнадцать из двадцати тех, кто управляет, не верят в мораль, но они заинтересованы в том, чтобы люди поверили, что они пользуются своей властью не во зло, - вот что делает из них порядочных людей.

Нивозские заговорщики в отличие от врагов Филиппа отнюдь не писали на своих стрелах: "Я мечу в левый глаз царя Македонского" .

Добившись роспуска старой армии, коалиция одержала большую победу. Ей нечего бояться новичков: ведь те еще ничем себя не проявили.

Когда я отказался подписать мир в Шатильоне, союзники увидели в том лишь мою неосторожность и использовали благоприятный момент, чтобы противопоставить мне Бурбонов. Я же не захотел быть обязанным за трон милости, исходившей из-за границы. Таким образом, слава моя осталась незапятнанной .

Вместо того чтобы отречься в Фонтенбло, я мог сражаться: армия оставалась мне верна, но я не захотел проливать кровь французов из своих личных интересов .

Перед высадкой в Каннах ни заговора, ни плана не существовало. Я покинул место ссылки, прочитав парижские газеты. Предприятие сие, которое по прошествии времени кому-то покажется безрассудным, на деле было лишь следствием твердого расчета. Мои ворчуны не были добродетельны, но в них бились неустрашимые сердца .

Европе брошен вызов: если второстепенные и третьестепенные государства не найдут покровительства у держав господствующих, они погибнут.

Говорят, что великий критик Фьеве щадит меня меньше, нежели известный натурфилософ (недавно умерший Делиль де Саль - прим. изд.). Чем больше он будет поносить мой деспотизм, тем более французы будут почитать меня. Он был посредственнейший из ста двадцати префектов моей Империи. Мне не известна его "Административная переписка".

Умозаключения теологические стоят куда больше, нежели умозаключения философские.

Я люблю Ривароля больше за его эпиграммы , нежели за ум.

Мораль есть искусство гадательное, как наука о цветах. Но именно она является выражением высшего разума.

Можно извращать и величайшие произведения, придавая им оттенок смешного. Если бы "Энеиду" поручили перевести Скаррону, то получился бы шутовской Вергилий .

При ближайшем рассмотрении признанная всеми политическая свобода оказывается выдумкой правителей, предназначенной того ради, чтобы усыпить бдительность управляемых.

Для того чтобы народ обрел истинную свободу, надобно, чтобы управляемые были мудрецами, а управляющие - богами.

Сенат, который я назвал охранительным, подписал свое отречение от власти вместе со мной .

Я свел все военное искусство к стратегическим маневрам, что дало мне преимущество перед моими противниками. Кончилось все тем, что они стали перенимать мою методу. Все в конце концов изнашивается.

В литературе ничего нового уже сказать нельзя; но в геометрии, физике, астрономии еще есть широкое поле для деятельности.

Потрескавшаяся со всех сторон общественная система в ближайшем будущем угрожает падением.

Победа всегда достойна похвалы, независимо от того, что ведет к ней - удача или талант военачальника.

Моя система образования была общей для всех французов: ведь не законы созданы для людей; но люди - для законов.

Меня сравнивали со многими знаменитыми людьми, древними и новыми, но дело в том, что я не похожу ни на одного из них.

Я никогда не слышал музыки, которая доставляла бы мне столько удовольствия, как татарский марш Мегюля .

Мой план десанта в Англию был серьезным предприятием. Только континентальные дела помешали моей попытке осуществить его.

Говорят, будто мое падение обеспечило спокойствие Европы; но при этом забывают, что именно мне она обязана своим покоем. Я направил корабль революции к его конечной цели. Нынешние же правители пускаются в плавание без компаса.

Английское министерство покрыло себя позором, завладев мною. Я был крайне удивлен, прочитав в газетах, что стал пленником. На самом же деле я добровольно ступил на борт "Беллерофонта" .

Когда я писал принцу-регенту, прося его о гостеприимстве, он упустил прекрасный случай снискать себе доброе имя.

Все в этой жизни есть предмет расчета: нужно держаться середины между добром и злом.

Легче создавать законы, чем следовать им.

В единстве интересов заключена законная сила правительства: невозможно противиться им и не наносить при этом себе же гибельный вред.

Союзники доказали, что не я был им нужен, но мои трофеи и слава Франции; вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.

Конгресс - это выдумка, используемая дипломатами в своих целях . Это перо Макиавелли в соединении с саблею Магомета.

Меня огорчает слава М[оро] , который нашел смерть в рядах неприятеля. Если бы он умер за родину, я завидовал бы такой судьбе. Мне ставили в вину его изгнание; так или иначе - ведь нас же было двое, тогда как нужен был только один.

Я дал французам Кодекс, который сохранит свое значение дольше, нежели прочие памятники моего могущества .

Плохо, ежели молодые люди постигают военное искусство по книгам: это - верное средство воспитать плохих генералов.

Смелые, но неопытные солдаты - это наилучшая предпосылка для победы. Добавьте им по чарке водки пред тем, как отправить в бой, и вы можете быть уверены в успехе.

Люди делают хорошо лишь то, что делают сами; я наблюдал это не раз в последние годы своего царствования.

Итальянская армия была ни на что не годным сбродом, когда Директория назначила меня командующим: у армии не было ни хлеба, ни одежды; я показал ей миланские долины, приказал выступить в поход, и Италия была завоевана .

После побед в Италии я не мог вернуть Франции ее королевское величие, но принес ей блеск завоеваний и язык, которым говорят подлинные государи.

Пруссия могущественна лишь на географической карте, политически же и нравственно это самая слабая из четырех великих держав, кои диктуют ныне законы всей Европе.

Всякое значение Испания уже потеряла: у нее не осталось более ничего, кроме инквизиции, да прогнивших кораблей.

Иго англичан не по вкусу ни одной нации. Народы всегда страдают под властью этих англичан .

Приготавливаясь к экспедиции в Египет, я не собирался лишать престола великого султана. По пути туда я уничтожил дворянство Мальты, хотя до этого ему удавалось сопротивляться силам Оттоманской империи .

Я никогда не видел такого одушевления, какое обнаружил французский народ при моей высадке во Фрежюсе. Все говорили мне, что сама судьба привела меня во Францию, и в конце концов я сам тому поверил .

Если бы я хотел быть только вождем революции, то моя роль скоро оказалась бы сыгранной. Но благодаря шпаге я стал ее повелителем.

Я побился бы об заклад, что ни император России, ни император Австрии, ни король Пруссии не пожелали бы стать конституционными монархами, но они поощряют к тому мелких государей, ибо хотят, чтобы те оставались ни на что не годными. Цезарю легко удавалось покорить галлов только потому, что последние всегда были разобщены под властию представительного правления.

Самое важное в политике - следовать своей цели: средства ничего не значат.

Нидерланды - всего лишь российская колония, где действует британское исключительное право .

Политическая система Европы внушает жалость: чем больше ее изучаешь, тем более опасаешься гибельных последствий, к которым она приводит.

В Европе мое последнее отречение так никто и не понял, ибо действительные его причины оставались неизвестными .

У меня никогда не было сомнений в том, что Т[алейран] не поколебался бы приказать повесить Ф[уше]; но, кто знает, может быть, они пожелали бы идти на виселицу вместе. Епископ хитер как лиса, его же собрат - кровожаден как тигр .

Самоубийство - величайшее из преступлений. Какое мужество может иметь тот, кто трепещет перед превратностями фортуны? Истинный героизм состоит в том, чтобы быть выше злосчастий жизни .

В Рошфоре мне предлагали патриотическую Вандею: ведь в моем распоряжении были еще солдаты по ту сторону Луары; но я всегда питал отвращение к гражданской войне .

Если офицеру не подчиняются, то он не должен более командовать.

Мне кажется, способность мыслить есть принадлежность души: чем больше разум приобретает совершенства, тем более совершенна душа и тем более человек нравственно ответственен за свои деяния.

Государи заурядные никогда не могут безнаказанно ни править деспотически, ни пользоваться народным расположением.

Союзники ценят своего Макиавелли: они внимательнейшим образом и подолгу изучали его "Государя", но времена-то сейчас иные, не шестнадцатое столетие.

Есть акт насилия, который никогда не изгладить из памяти поколений, - это мое изгнание на остров Святой Елены.

Я никогда не обсуждал свой проект десанта в Англию: за неимением лучшего, как мне потом уже приписывали, я собрал на берегах Булони 200000 солдат и израсходовал восемьдесят миллионов, чтобы позабавить парижских бездельников; на самом же деле проект был делом серьезным, десант - возможным, но флот Вильнёва все расстроил. Кроме того, в это время английский кабинет поторопился раздуть пожар континентальной войны.

У французов чувство национальной чести всегда тлеет под пеплом. Достаточно лишь искры, чтобы разжечь его.

Из всех моих генералов Монтебелло оказал мне наибольшее содействие, и я ставил его выше всех .

Дезе обладал всеми качествами великого полководца: умирая, он связал свое имя с блестящей победой .

Самые беспримерные капитуляции в летописях войн - капитуляции при Маренго и Ульме .

Правительства, в которых высказываются противоположные мнения, годятся, пока царит мир.

Принципы Французской революции порождены третьим сословием Европы; речь идет лишь о том, чтобы уметь внести в оные должный порядок. У меня были на то и власть, и сила.

Ней был человеком храбрым. Его смерть столь же необыкновенна, как и его жизнь. Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо .

Английский народ - народ купеческий, только и всего; но именно в торговле и состоит его могущество.

О смерти герцога Энгиенского и капитана Райта много понаписали гнусностей; смерть первого из них не была делом моих рук, ко второй же я совершенно непричастен, ибо не мог помешать англичанину в припадке сплина перерезать себе горло (Герцог Энгиенский писал к Наполеону, который был расположен отменить смертный приговор, но *** переслал ему письмо герцога лишь после исполнения приговора, такова доподлинная правда ).

Пятнадцать лет мой сон охраняла моя шпага.

Я укрепил самое устройство Империи. Чиновники неукоснительно исполняли законы. Я не терпел произвола, а посему машина работала исправно.

В делах финансовых наилучший способ добиться кредита - не пользоваться им: налоговая система укрепляет его, система же займов ведет к потерям.

Случай правит миром.

Во времена моего могущества я мог добиться выдачи мне принцев дома Бурбонов, ежели бы хотел того; но я уважал их несчастие.

Я приказал расстрелять 500 турок в Яффе: солдаты гарнизона убили моего парламентера, эти турки были моими пленниками еще при Эль-Арише и обещали более не сражаться против меня. Я был суров по праву войны, что было продиктовано тогдашним моим положением .

Полковник Вильсон, который много писал о моей Египетской кампании, уверяет, будто я приказал отравить раненых собственной моей армии. У генерала, отдавшего подобный приказ, - человека, лишившегося рассудка, - уже не осталось бы солдат, которые захотели бы сражаться. Вслед за господином Вильсоном эту нелепость повторяли по всей Европе. Но вот что произошло на самом, деле: у меня было сто человек, безнадежно больных чумой; ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта, нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий; он возразил, что его долг только лечить, и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны .

Врачи нередко ошибаются: они делают порою слишком много, в других же случаях - далеко не все. Однажды Корвизар получил от меня в подарок шестьдесят тысяч франков: это способный человек и единственный непогрешимый врач, которого я знал .

При Ватерлоо в моих линейных войсках числилось 71000 человек; у союзников же таковых было около 100 000, но я едва не разбил их .

Я увез де Прадта с собою в Испанию, чтобы вести войну против монахов; но он ловко выкрутился из этого дела, что не так уж плохо для архиепископа.

Я создал мой век сам для себя, так же как и я был создан для него.

От правосудия зависит общественный порядок. Поэтому по праву место судей - в первом ряду общественной иерархии. Поэтому никакие почести и знаки уважения не могут почитаться для них чрезмерными.

При Иене пруссаки не смогли продержаться и двух часов, а свои крепости, которые могли защищать не один месяц, сдавали после суточной осады .

Моя ошибка состоит в том, что я не стер Пруссию с лица земли .

Моя континентальная система должна была сокрушить английскую торговлю и принести мир Европе. Моя единственная ошибка - в том, что я не мог по-настоящему строго осуществлять ее: мало кто понимал существо этой системы.

Полиция - сродни дипломатии, но, по долгу службы, ей часто приходится рядиться в лохмотья.

Совершаемые другими глупости отнюдь не помогают нам стать умнее.

Все то, чем мы любуемся у Расина, было заимствовано им у греков; но он сделал из всего этого столь прекрасное употребление, что и не знаешь, кому быть обязанным, таланту ли сочинителя, либо переводчику с греческого на французский.

Мир - это великая комедия, где на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов .

Проповедуйте добродетель, показывая ее противоположности: зло возьмите фоном, благо пустите на второстепенные детали, и пусть порок борется с добродетелью. Сомневаюсь, чтобы написанная картина в итоге оказалась поучительной.

При мне несколько фанатичных иереев пожелали возобновить скандальные сцены "доброго старого времени": я навел порядок, а говорили, будто я совершал насилие над Папой .

Аугсбургскую лигу, а с нею и Тридцатилетнюю войну породила алчность нескольких монархов .

Сражение при Маренго доказало, что на самом деле случай вносит большей частию истинный порядок в ход событий. Тогда австрийцы одерживали верх, последний их натиск был остановлен, и они уже согласны были на капитуляцию, хотя могли противопоставить мне превосходящие силы: Мелас просто потерял голову.

Есть короли, которые разыгрывают из себя пекущихся о благе народа ради того, чтоб лучше его обманывать, совсем как тот волк из басни, который преображался в пастуха, дабы ловчее истреблять баранов .

Я повелел выслать изобретателей адской машины: они были из числа тех, кто долгое время принимал участие в заговоре, от которого давно пора было очистить Францию. С тех пор я уже ни о чем не беспокоился. Все честные люди были мне за это благодарны .

Военный и чиновник редко наследуют то, что называется состоянием, поэтому надобно их вознаградить уважением и вниманием, уважение, которое им оказывают, поддерживает чувство чести, какое есть истинная сила нации.

Все, что не покоится на физически и математически точных основах, долженствует быть отвергнуто разумом.

Если бы английское правительство считало, что его корабли могли гарантировать Англию от вторжения с моря, оно не укрепляло бы свои берега с таковым тщанием, когда я был в Булонском лагере. Мой план заключался в том, чтобы после высадки двигаться далее на Чатам, Портсмут и захватить главные морские крепости страны. Одно или два выигранных сражения доставили бы мне обладание остальной частью острова: в 1804 г. нравственный дух англичан не был столь высок, как ныне.

В сущности говоря, и название, и форма правления не играют никакой роли. Государство будет хорошо управляться, ежели удастся достигнуть того, чтобы справедливость чувствовали на себе все граждане, как в отношении защиты личности, так и в смысле налогов, разного рода пожертвований и при возмещении утраченного.

Неравное распределение собственности подрывает всякое общество и пагубно для порядка в стране, оно убивает предприимчивость и соревнование, крупная владетельная аристократия была хороша лишь при феодальной системе.

Ежели бы успех не сопутствовал Августу , потомки поместили бы его имя рядом с именами великих злодеев.

Участники коалиции заплатили дорогую цену за свой успех в 1814 г.: три месяца я вел войну в долинах Шампани с остатками прежних моих войск. Если бы Париж продержался еще 24 часа, дело было бы сделано: ни один немец не перешел бы обратно за Рейн .

Почти никогда не давал я подробных наставлений моим генералам, я просто приказывал им победить.

Государь не должен пасть ниже того несчастия, которое уготовано ему судьбой.

Несмотря на все интриги, в которые пускался Т[алейран], Людовик XVIII мог сделать из него только лишь первого своего слугу, несколько скрасив тем для. него сие вынужденное рабство .

Партия, которая может найти опору только на иностранных штыках, обречена на поражение.

После сражения при Ватерлоо от французов требовали выдать меня врагам; но французы уважали меня в моем несчастии.

Быть может, в 1815 г. я вновь должен был начать революцию, тогда мне потребны были те средства, кои предоставляют революции к достижению цели, и все то, что нужно было тогда ради этого.

Можно останавливаться лишь при подъеме в гору, но при спуске - никогда.

Первый порыв людей драгоценен, всегда нужно уметь им воспользоваться.

Замысел изгнать меня на остров Св. Елены возник давно, я знал о нем еще на острове Эльба, но доверял лояльности Александра .

Из всех уступок, которых я добился от союзников в 1814 г., особенно любезным моему сердцу было разрешение взять с собою в изгнание тех из старых моих солдат, с коими суждено мне было преодолеть столько превратностей. Средь них нашел я людей, которых несчастие не повергло в отчаяние.

Хартии хороши только тогда, когда их пускают в ход; но нет нужды в том, чтобы глава государства становился во главе какой-либо партии.

Европейский общественный договор был нарушен, вторжением в Польшу. Когда я вышел на политическую арену, практика разделов была не внове. Политическое равновесие - мечта, о которой ныне надобно забыть. Александр сохранит за собой Польшу, как я в свое время сохранил Италию, по праву сильнейшего, вот и весь секрет .

Лесть всегда восхваляла правительства слабые духом как осторожные, так же как бунтовщики именуют мощь деспотизмом.

В отречении монарха есть своего рода ирония: он отрекается тогда, когда с властью его уже не считаются.

В Москве весь мир уже готовился признать мое превосходство, стихии разрешили этот вопрос.

Республика во Франции невозможна: благоверные республиканцы - идиоты, все остальные - интриганы.

Империя создана была лишь вчерне; в дальнейшем, ежели бы мне удалось заключить мир на континенте, я непременно расширил бы основу моих установлений.

Ни одна корона со времен Карла Великого не возлагалась с таковою торжественностью, как та, что получил я от французского народа.

Я питаю отвращение к иллюзиям; вот почему я принимаю мир таким, каков он есть.

Евреи поставляли съестные припасы моей армии в Польше; у меня к тому времени уже явилась мысль даровать им существование политическое как нации и как гражданам; но встретил в них готовность лишь к тому, чтобы продать свои старые одежды. Я вынужден был оставить в силе законы против ростовщичества; эльзасские крестьяне были признательны мне за это .

Я нашел превосходство русской армии только в том, что касается регулярной кавалерии, казаков же легко рассеять. Пруссаки - плохие солдаты; напротив того, английская пехота изумительным образом проявила себя при Ватерлоо.

В довершение тех великих событий, причиною коих был я, всего удивительнее было видеть Фуше, цареубийцу и закоренелого революционера, министром Людовика XVIII и депутатом Бесподобной палаты .

Я всегда придерживался того мнения, что для европейских держав постыдно терпеть существование варварийских государств. Еще при Консульстве я сносился по этому поводу с английским правительством и предлагал свои войска, ежели б оно захотело дать корабли и припасы .

Фердинанд VII царствовал не благодаря собственному мужеству или милостию Божией, но лишь по чистой случайности .

Шпионами в моих кампаниях я пользовался редко; я делал все по вдохновению: точно все предугадывал, продвигался с быстротою молнии - остальное было делом удачи.

Я знал немало людей, которые находили мои приказы неосуществимыми; впоследствии я иногда объяснял им, какие средства служили мне к достижению цели, и они соглашались с тем, что и впрямь не было ничего легче.

Ныне в Европе существует только два сословия: требующее привилегий и отклоняющее эти требования.

Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков.

Ничто так численно не умножает батальоны, как успех.

В тех, кто себя обесславил, напрасно искать людей неустрашимых.

Не однажды в течение моей кампании 1814 г. я задумывался о том, что для моих солдат нет ничего невозможного, они снискали себе бессмертное имя. В превратностях же судьбы меня повсюду сопровождала слава.

Меня свергли не роялисты или недовольные, а иностранные штыки.

История моего царствования прославит когда-нибудь имя какого-нибудь нового Фукидида .

Человеческий дух не созрел еще для того, чтобы управляющие делали то, что должны делать, а управляемые - то, что хотят.

Когда целый свет устраивается посредством штыков, это вполне логично! Здравый смысл тогда не в справедливости, а в силе.

Придет время, и общественное мнение опровергнет софизмы моих клеветников.

Я сделал Бенжамена Констана членом Трибуната, я удалил его, когда он пустился в болтовню; это называлось устранить - удачно найденное слово. Ум Бенжамена сродни уму геометров со всеми их теоремами и короллариями, а сам он так и остался великим делателем брошюр .

В Париже после 13 вандемьера республиканские убеждения, кои я исповедовал, оставались в ходу всего лишь двадцать четыре часа; говорю это в назидание братьям из сообщества Бабёфа и миссионерам, исповедующим религию фрюктидора.

Талейран и де Прадт похвалялись, что это они - восстановители дома Бурбонов; пустое бахвальство: сие восстановление престола явилось неизбежным следствием стечения обстоятельств.

Я - не более как сторонний наблюдатель, но мне лучше, нежели кому бы то ни было другому, известно, в чьи руки попала ныне Европа.

Ныне, кроме камней, заложенных в основание Франции, я не вижу ничего другого.

Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я приказал ему привезти мне герцога Ангулемского в Париж и он бы выполнил это повеление. Несмотря ни на что, я уважаю Груши и именно поэтому называю его добродетельным врагом .

Неисправимая чернь повсюду обнаруживает все тот же дух безрассудства.

Среди людей, которые не любят, чтобы их притесняли, есть немало таких, кому нравится самим делать это.

Если общественное мнение столь настойчиво высказывалось против предложенной в 1814 г. Сенатом хартии, то лишь потому, что все воочию узрели среди сенаторов одних выскочек, кои заботились только о собственных своих выгодах.

Правда, что я переступил границы острова Эльба, но союзники сами не выполнили условий моего там пребывания .

В Европе более нет и речи о правах человека, а коли так, то людям только и остается, что убивать друг друга, как бешеных собак.

Я вижу, что во Франции свобода заключается в хартии, а рабство - в законе.

Авторы "Цензора" сродни тем мечтателям, коих надобно помещать в Шарантон, поелику оные, говоря по совести, сеют недоверие и ненависть. Они - из числа тех напыщенных фразеров, которых нужно держать под надзором и время от времени одергивать .

Государь всегда должен обещать только то, что он намеревается исполнить.

Наилучшее разделение властей таково: избирательная, законодательная, исполнительная, судебная. Я строго следовал сему принципу в иерархии моей Империи.

Герцог Фельтрский выказал себя реакционером и притеснителем, поелику пригоден он только для этого. Ему весьма хотелось бы попасть в анналы нашей истории, но он отнюдь не преуспел в этом. Мне не надобна была еще одна светлая голова, чтобы вести войну, - у меня своя была на плечах, вот почему я и выбрал его.

Когда я объявил войну кортесам, то ожидал всего, но никак не предвидел, что Фердинанд станет трактовать их как бунтовщиков .

Теология для религии все равно что отрава в еде.

Я сделал Париж более благоустроенным, более чистым и здоровым, прекраснее, нежели он был до меня, и все это посреди войн, которые я принужден был вести; парижане принимали все эти благодеяния и восхваляли меня; в сущности, они суть не что иное, как исправные поставщики канатных плясунов, кондитеров и моды на всю Европу.

Когда столетия сменяют друг друга, то, равно как и в походе, всегда можно встретить отставших.

Гражданская война, когда дело государя служит ей предлогом, может продолжаться долго; но в конце концов народ одерживает верх.

Общественный порядок любой нации покоится на выборе людей, предназначенных к тому, чтобы поддерживать его.

Народ имеет собственное суждение, покуда не введен в заблуждение демагогами.

Мой Государственный совет состоял из людей честных и заслуженных, исключая нескольких хамелеонов, которые туда проскользнули, как то, впрочем, случается повсюду.

Из книги Наполеон I Бонапарт автора Благовещенский Глеб

Часть восьмая. Узник Святой Елены 15 октября 1815 года английский корабль «Нортумберленд» бросил якорь в Джемс-Таунской гавани острова Святой Елены. Самый важный пассажир на корабле одновременно являлся узником. Это был Наполеон. Он медленно сошел на берег, и что же

автора Вяземский Юрий Павлович

Максимы Наполеона Вопрос 12.66Наполеон любил повторять: полководец должен быть подобен квадрату.Какому квадрату? Попробуйте решить эту геометрическую задачу.Вопрос 12.67Наполеон говорил, что очень немногие полководцы имеют мужество двух часов пополуночи.Это что

Из книги От Генриха VIII до Наполеона. История Европы и Америки в вопросах и ответах автора Вяземский Юрий Павлович

Максимы Наполеона Ответ 12.66Под основанием квадрата Наполеон понимал мужество, под высотой – ум. Если мужество сильнее ума, то полководец будет безрассудным. Если же ум сильнее мужества, но полководец побоится осуществить свой план. Ум и мужество должны уравновешивать

Из книги Начало Ордынской Руси. После Христа.Троянская война. Основание Рима. автора Носовский Глеб Владимирович

12.3.2. Три мщения Ольги-Елены, жены Игоря. Первое мщение Ольги-Елены В.Н. Татищев сообщает следующее.«Мал кн. древлянский. Ольги великодушие. ПЕРВОЕ МЩЕНИЕ. Послы живые в землю. ВТОРОЕ МЩЕНИЕ. Послы сожжены. Игорева могила. ТРЕТЬЕ МЩЕНИЕ. Древляне побиты… (примечания В.Н.

Из книги Всемирная история. Том 4. Новейшая история автора Йегер Оскар

Из книги 100 великих узников [с иллюстрациями] автора Ионина Надежда

Наполеон на острове Святой Елены Весной 1815 года бывший император французов, король Италии, глава Швейцарской и Рейнской конфедераций Наполеон Бонапарт, чья власть простиралась от Мадрида до Амстердама и от Неаполя до Гамбурга, навсегда покинул Европу и на корабле

Из книги Дворянские гнезда автора Молева Нина Михайловна

Второй остров Святой Елены Больше надежды не было. Смертельно перепуганные Бонапарты, опережая события, добровольно отрекаются ото всех прав. Они согласны на любые условия, ограничения, запреты, лишь бы выжить, лишь бы не оказаться в положении того, кому они обязаны всем

Из книги Великие загадки истории автора Пернатьев Юрий

Из книги Говорят погибшие герои. Предсмертные письма борцов с фашизмом автора Автор неизвестен

ЗАПИСКА УЗНИКА ГРАНКОВСКОГО ЛАГЕРЯ СМЕРТИ А. С. КУЗНЕЦОВА Не позднее 22 сентября 1943 г.Прощайте, родные советские люди. Нас сегодня убьют, а жить хочется. Мы молоды, пережили страшные пытки, остались верные Родине…Я, Алек. Сергеевич Кузнецов, русский, жил в… Мой товарищ -

Из книги Атлантиды моря Тетис автора Кондратов Александр Михайлович

Понтида, найденная на шельфе Впрочем, большинство современных исследователей весьма скептически относится к гипотезам, высказанным Пачулиа и Соловьевым. На дне Сухумского каньона никаких следов Диоскурии не обнаружено. Зато многие находки на суше, на берегах Сухумской

автора Мартино Жильбер

Из книги Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне автора Мартино Жильбер

Из книги Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне автора Мартино Жильбер

Из книги Знаменитые загадки истории автора Скляренко Валентина Марковна

Кто и как умер на острове Святой Елены? В конце октября 2003 года в английском городе Ладлов состоялся аукцион, на котором был продан подлинный кусок обоев из спальни Наполеона. Клочок ткани был привезен с острова Святой Елены еще в 1825 году и хранился как реликвия в одной из

Из книги Призрачные страницы истории автора Черняк Ефим Борисович

Из книги Террористы автора Андреев Александр Радьевич

Рукопись, почти найденная в Несвиже Правда, что Несвижский замок стоит на тридцать метров вверх и на пятьдесят вниз? Правда, но до самого нижнего подвала никто не спускался. Правда, что там так и не нашли клад – двенадцать серебряных апостолов во весь рост? Правда, но я

Вступление

Я намерен ежедневно записывать всё, что делал и говорил император Наполеон в то время, когда я находился рядом с ним; но, прежде чем начать мой дневник, я надеюсь, что читатели простят меня за то, что я предложу им некоторые предварительные замечания, которые в целом могут оказаться небесполезными.
Я никогда не приступал к внимательному прочтению исторической работы без того, чтобы вначале не понять характерные особенности самой личности автора, не узнать о его социальном положении,
о его политических отношениях с представителями окружающего его общества и о его семейных отношениях — фактически, о всех важнейших обстоятельствах его жизни, — полагая, что только знание
и понимание всего этого может дать ключ к осмыслению его произведений и служить основой доверия к его заявлениям. Поэтому, в свою очередь, я расскажу о себе то, что всегда ищу в других, и, представляя этот дневник, приведу некоторые факты, касающиеся моей прошлой жизни.
Мне едва исполнился двадцать один год, когда разразилась революция. Я только что получил звание лейтенанта военно-морских сил; моя семья находилась при королевском дворе, и я сам недавно был представлен ко двору. Я не был богат, но моё имя и положение в обществе давали надежды, в соответствии со взглядами и обычаями того времени, что я смогу жениться по своему выбору. Как раз в тот момент и вспыхнули у нас политические беспорядки.
Один из главнейших пороков нашей системы поступления на государственную службу заключался в том, что она лишала нас всех преимуществ фундаментального и законченного образования. Взятый из школы в возрасте четырнадцати лет, предоставленный с этой минуты самому себе и отправленный в неясный жизненный путь, как я мог приобрести хотя бы малейшее понятие о социальной организации общества, о правах и обязанностях гражданской жизни?
Таким образом, побуждаемый великодушными предвзятыми мнениями, а не справедливым чувством долга, движимый естественной склонностью к благородным намерениям, я был первым среди тех, кто поспешил за границу и встал на сторону наших принцев, — чтобы, как говорилось, спасти монарха от революционного гнева и защитить наши наследственные права, от которых мы всё же не могли, как утверждалось, отказаться, не испытывая стыда. Тот образ жизни, в соответствии с которым нас воспитывали, требовал от нас или на редкость здравого мышления, или очень слабого разума, чтобы противостоять надвигавшейся стремительной лавине жизненных событий.
Вскоре эмиграция — это роковое событие — стала всеобщей; за исключением плохо информированных и упрямых личностей, большинство тех, кто принимал в ней участие, не может сегодня найти оправдания этому безумию. Эмиграция была политической ошибкой и социальным преступлением.
Потерпевшие поражение на наших собственных границах, разоружённые и расформированные иностранцами, отвергнутые и объявленные вне закона в собственной стране, многие из нас добрались до Англии только для того, чтобы британские министры, не моргнув глазом, тут же высадили нас на побережье полуострова Киберон1* французской Бретани, где нас ожидало позорное поражение от французских войск. Поскольку мне очень повезло в том, что я не участвовал в высадке французских эмигрантов на побережье Киберона, то я, отправившись в Лондон, посвятил своё время размышлениям над ужасной альтернативой — сражаться против собственной страны под иностранными знамёнами; и с этого момента мои мысли, принципы и планы были или полностью расстроены, или кардинально изменены.
Впав в отчаяние от произошедших событий, отрешившись от всего мира и от окружавшей меня привычной среды, я полностью посвятил себя самообразованию и под вымышленным именем вторично прошёл весь образовательный круг, чтобы в результате попытаться быть полезным для других.
По прошествии ряда лет Амьенский мир и амнистия, предложенная Первым консулом, вновь открыли нам ворота во Францию. Никакой собственности во Франции у меня более не было, законы лишили меня права на наследственное имущество; но ничто не может заставить забыть родную землю или уничтожить очарование возможности дышать воздухом собственной страны!
Я поспешил обратно во Францию и был благодарен за предоставление мне амнистии, воспринятой мною с ещё большей радостью оттого, что я мог с гордостью заявить: я получил её без малейшего повода для угрызений совести. Когда вскоре была провозглашена монархия, я был охвачен весьма своеобразными чувствами, да и моё положение стало очень необычным. Я словно был солдатом, наказанным за дело, которое в итоге восторжествовало. Каждый новый день возвращал нас к прошлым идеям, которыми мы всегда руководствовались: восстанавливалось всё то, что было для нас дорого
в наших принципах и убеждениях; и тем не менее, щекотливость положения и свойственное нам чувство чести обязывали нас держаться от всего этого несколько в стороне.
Тщетно новое правительство громогласно призывало к объединению всех противоборствовавших сторон, также тщетным было заявление его главы о том, что всякий живущий во Франции принадлежит к единой нации, и иного он не признаёт; напрасно мои старые друзья и бывшие товарищи предлагали мне воспользоваться всеми выгодами той новой карьеры, которую я выберу по своему вкусу. Будучи не в состоянии усмирить противоречивые чувства, будоражившие мой разум, я упорно продолжал придерживаться системы самоотречения и, посвятив всё своё время литературе, написал под вымышленным именем труд, посвящённый историческим проблемам. Благодаря этой книге я восстановил своё благосостояние и прожил пять или шесть самых счастливых лет своей жизни.
Тем временем беспрецедентные события следовали одно за другим с чрезвычайной быстротой; они были такого рода и столь необычного характера, что ни один человек, чьё сердце обладало склонностью
к чему-то высокому и благородному, не мог безразлично наблюдать за ними. Слава нашей страны вознеслась до высот, неведомых в истории любого другого народа; управление всеми делами в стране было беспримерным как в силу проявляемой энергии, так и вследствие достигнутых результатов; одновременный порыв к совершенствованию, который неожиданно охватил все отрасли промышленности, в одно и то же время пробудил у всех стремление
к честному соперничеству; армия не имела себе равных, вызывая страх за границей и справедливую гордость на родине.
Каждый день приносил новые победы, а возводимые многочисленные памятники возвещали о наших подвигах; победы в сражениях под Аустерлицем, Йеной и Фридландом, договоры в Пресбурге
и Тильзите поставили Францию впереди других держав и сделали её вершительницей судеб Европы. Быть французом означало, что человек удостоился великой чести; и, тем не менее, все эти подвиги, все эти достижения и все эти чудеса были результатом деяний одного человека. Что касалось моих личных чувств, то какие бы ранее у меня ни были предубеждения и предвзятые мнения, теперь меня переполняло чувство обожания к этому человеку; а как мы все хорошо знаем, всего лишь один шаг отделяет обожание от любви.
Именно в этот период император призвал на службу к своему трону несколько первых семей Франции и велел распространить среди остальных информацию о том, что он будет рассматривать представителей тех аристократических семей, которые останутся
в стороне, как плохих французов. Я не колебался ни минуты. Я сказал себе, что выполнил обязательства своей естественной присяги, обязательства перед своим происхождением и полученным мною образованием и оставался верен им, пока они не исчерпали себя. О наших принцах мы более не думали, мы даже сомневались в их существовании. С этого времени серьёзное следование религиозным убеждениям, союзнические связи королей, пример Европы и величие Франции полностью убедили меня в том, что у меня появился новый монарх. Долго ли колебались наши предки, когда решили сплотиться вокруг первого монарха из династии Капетингов? Поэтому я ответил самому себе, что мне повезло, что таким образом
я имею право откликнуться на призыв, с честью позволявший мне выйти из затруднительной ситуации, в которой я оказался, и я по собственной воле, не теряя времени на размышления, безо всяких оговорок вручил новому монарху весь свой энтузиазм, а также преданность и привязанность, которые хранил по отношению к моему прежнему королю. В результате этого решения я немедленно получил доступ к императорскому двору.
Теперь я испытывал страстное стремление, чтобы мои торжественные заявления о верности новому монарху были подтверждены практическими деяниями. Англичане вторглись на территорию Флюшинга2 и создали непосредственную угрозу Антверпену, поэтому я поспешил принять участие в защите последнего в качестве добровольца; и после освобождения Флюшинга моё назначение
в ведомство гофмаршала императорского двора определило мою близость к персоне императора. Желая присовокупить к обязанно- стям этой почётной должности дополнительное полезное занятие, я ходатайствовал о месте в Государственном совете и получил его. Затем последовал ряд конфиденциальных миссий. Сначала я был направлен в Голландию, когда она объединилась с Французской империей, — чтобы принять под свою ответственность всё то, что относилось к военно-морскому ведомству. Потом я отправился в Иллирийские провинции, чтобы содействовать там решению некоторых юридических проблем, после чего объехал половину Европы, чтобы прокон- тролировать деятельность благотворительных организаций. Во время наших последних невзгод я получил некоторые утешительные для меня доказательства того, что жители стран, которые я тогда посетил, остались довольны моими действиями.
Провидение, однако, положило предел нашему процветанию. Хорошо известны катастрофа в Москве, военные бедствия под Лейпцигом и осада Парижа. В Париже я командовал одним из полков, который 31 марта 1814 года, несмотря на жестокие потери, снискал уважение своим доблестным поведением в сражении. Когда капитулировал Париж, я сдал командование полком, полагая, что должен выполнять другие обязанности, находясь рядом с моим монархом. Но я не успел вовремя добраться до Фонтенбло, — император отрёкся от престола, и трон Франции занял король.
В результате моё положение стало ещё более своеобразным, чем оно было двенадцать лет тому назад. Дело, ради которого я пожертвовал своим благосостоянием, ради которого я так долго пребывал
в ссылке и затем ещё шесть лет в состоянии самоотречения, в конце концов восторжествовало; тем не менее, вопрос чести и ряд других соображений воспрепятствовали тому, чтобы я извлёк из этого события какую-нибудь личную для себя пользу. Что могло быть более своенравным, чем моя собственная судьба? Свершились две революции, прямо противоположные по своим целям: в результате первой я потерял свои наследственные права, в результате второй — мог лишиться жизни. Ни первая революция, ни вторая не были благосклонны к моей судьбе.
Пошлые умы и любители интриги будут утверждать, что я дважды проявил себя заурядным простофилей, и только немногие поймут, что я дважды с честью выполнил свой долг. Друзья моей молодости, чьё уважение ко мне не уменьшилось из-за той линии поведения, которой я следовал, оказавшись теперь в числе вершителей власти, пригласили меня присоединиться к ним, но подчиниться всеобщему призыву было невозможно; чувствуя отвращение к самому себе, надломленный и лишённый мужества, я принял решение прекратить всякую общественную деятельность. Разве мог кто-либо понять, что творится в моей душе?
Неспособный выносить национальную деградацию, свидетелем которой я был каждый день в окружении вражеских штыков, я решился направить мои мысли в сторону от всех этих картин бедствий в собственной стране и отправился провести несколько месяцев в Англии. Как сильно, казалось, всё там изменилось! Подумав, я пришёл к выводу, что это моя личность претерпела большие изменения.
Едва я вернулся во Францию, как пришла новость о том, что на побережье нашей страны появился Наполеон; он проделал путь до столицы словно по мановению волшебной палочки — без единого сражения, не вызвав никаких беспорядков и пролития крови. Я думал, что стал свидетелем того, как пятно бесчестья на нашей стране от вражеских рук стёрто и наше величие восстановлено. Но судьба решила иначе!
Как только я узнал о прибытии императора, то немедленно отправился ко двору, чтобы служить его персоне. Я был непосредственным свидетелем отречения Наполеона от трона; и когда стали обсуждать вопрос о его смещении с престола, я попросил разрешения принять участие в его дальнейшей судьбе. До этого момента
в императорском дворце царила атмосфера такого безразличия
и опустошённости, что некоторые лица потом сочли мой поступок безрассудным, поскольку, несмотря на моё ежедневное пребывание во дворце в качестве офицера ведомства гофмаршала и на мой статус члена его Государственного совета, Наполеон практически меня не знал. «Вы понимаете, куда может привести вас ваше предложение?» — не скрывая своего удивления, спросил меня Наполеон. «Об этом я не думал», — ответил я.
Наполеон принял моё предложение, и вот сейчас я нахожусь на острове Святой Елены.
Итак, я рассказал о самом себе; в руках читателя находятся данные, удостоверяющие мою личность, множество моих современников живы, — посмотрим, сможет ли хотя бы один человек подвергнуть сомнению эти факты. Поэтому я приступаю к решению моей задачи.

Возвращение императора в Елисейский дворец
после битвы при Ватерлоо

20 июня 1815 года
Узнав о возвращении императора в Елисейский дворец, я немедленно отправился туда для выполнения служебных обязанностей. Встретил там Монталамбера и Монтолона, прибывших туда по велению сердца.
Наполеон только что проиграл величайшее сражение; таким образом, безопасность страны отныне зависела от мудрости и рвения Палаты представителей. Император, весь ещё покрытый пылью с поля Ватерлоо, был готов немедленно отправиться к депутатам, чтобы заявить им о грозящей нам опасности и предложить средство для её предотвращения, а также сообщить о том, что он берёт на себя обязательство: его личные интересы никогда не станут препятствием счастью Франции; после этого заявления депутатам он намерен был сразу же покинуть Париж. Несколько человек из окружения императора отговорили его от этого шага, убедив, что он столкнётся с излишним волнением депутатов.
Пока ещё невозможно дать полную оценку сообщениям, которые распространяются по поводу рокового сражения: в некоторых сообщениях утверждается об измене, в других говорится о роковом стечении обстоятельств. Войско в составе тридцати тысяч человек под командованием Груши заблудилось, прибыло к месту битвы слишком поздно и не приняло в ней участия; армия, победоносная до того вечера, как говорят, неожиданно была охвачена паникой и в одно мгновение разгромлена. Это новое Креси, новый Азинкур*!.. Все дрожат от страха и считают, что всё потеряно!

Отречение

21 июня 1815 года
Весь последний вечер и всю ночь самые доброжелательные и наиболее влиятельные члены национального представительного собрания были объектами тайного давления со стороны неких лиц, предъявлявших, если верить их слову, подлинные документы и полуофициальные бумаги, гарантировавшие безопасность Франции всего лишь при одном условии, на котором они настаивали, — условии отречения императора от престола.
Сегодня утром вышеупомянутое мнение приняло столь убедительный характер, что стало невозможно его игнорировать; президент собрания, высшие сановники государства и отдельные друзья императора явились к нему, чтобы просить его отречься от престола и тем самым спасти Францию. Хотя их доводы ни в коей мере не убедили императора, тем не менее он, полный величия души, ответил им, что отрекается от престола!
Это событие вызвало необычайное волнение вокруг Елисейского дворца: масса людей устремилась к воротам, проявляя неподдельный интерес к событию дня; толпы парижан проникли в залы,
в то время как отдельные простолюдины даже взбирались по стенам; многие люди, не скрывавшие своих слёз, в состоянии, близком
к помешательству, стремились протолкнуться поближе к императору, который спокойно прохаживался в саду дворца, оказывая людям моральную поддержку. Наполеон один сохранял спокойствие, постоянно советуя собеседникам употребить в будущем на пользу своей стране проявляемые сейчас рвение и чуткость.
В течение дня я представил императору депутацию Палаты представителей; они пришли, чтобы поблагодарить императора за его преданность национальным интересам.
Документы и государственные бумаги, которые произвели настоящую сенсацию и стали основным событием дня, оказались, как выяснилось, официальными посланиями господ Фуше и Меттерниха, в которых последний гарантировал восхождение на престол Наполеона II и регентство — в том случае, если император отречётся от престола. Эти послания, судя по всему, были подготовлены уже давно, причём втайне от Наполеона. Господин Фуше, должно быть, имел неистребимое пристрастие к секретным операциям. Хорошо известно, что он впервые попал в немилость к Наполеону несколько лет назад, когда по собственной инициативе, не поставив в известность императора, стал вести переговоры с Англией.
В текущих делах он всегда демонстрировал стремление отходить от принятой линии ведения государственных дел. Бог не допустил, чтобы его нынешние тайные махинации оказались пагубными для нашей страны!

Депутация Палаты пэров — Коленкур — Фуше

22 июня 1815 года
Я отправился домой, чтобы в домашней обстановке провести несколько часов. В течение этого дня императору была представлена депутация Палаты пэров, вечером были названы имена некоторых членов временного правительства. Коленкур и Фуше, вошедшие во временное правительство, оказались вместе с нами, депутатами,
в вестибюле Елисейского дворца; мы поздравили первого в связи
с его назначением. Этим поздравлением мы, по существу, поздравили самих себя, поскольку это назначение отвечало интересам общества; ответ Коленкура был полон тревоги. «Мы аплодируем выбору человека, которого хорошо знали и прежде», — со своей стороны заявили мы. В наш разговор с Коленкуром вмешался Фуше, который заметил тоном наигранной весёлости: «Очевидно, что меня ни в чём не подозревают». — «Если бы вас подозревали, — резко ответил ему присутствовавший при общем разговоре депутат Буле де ла Мерт, — то, будьте уверены, тогда бы мы вас не назначили
в правительство».

Временное правительство представлено императору

23 — 24 июня 1815 года
Всеобщий интерес к событиям в Елисейском дворце не иссякал. Я представил членов временного правительства императору, который, отпустив их, дал указание герцогу Декре проводить их до выхода из дворца. В течение дня императора навестили его братья, Жозеф, Люсьен и Жером, с каждым из которых он немного побеседовал.
Как обычно, вечером вокруг дворца собралась большая толпа людей, их количество постоянно увеличивалось. Интерес, который они проявляли к императору, и их шумные приветствия в его адрес вызвали явное беспокойство среди различных фракций. Возбуждённое поведение жителей столицы теперь стало столь бурным, что Наполеон принял решение покинуть Елисейский дворец на следующий день.

Наполеон покидает Елисейский дворец

25 июня 1815 года
Я сопровождал императора во время его переезда из Елисейского дворца в поместье Мальмезон и вновь попросил его разрешения разделить с ним его будущую судьбу. Моё предложение, казалось, вызвало у него удивление, поскольку он знал меня только благодаря моей службе в ведомстве гофмаршала; но он принял моё предложение.

26 июня 1815 года
Жена приехала повидаться со мной. Она догадывалась о моих намерениях; признаться в них стало для меня довольно деликатной задачей, и ещё более трудным оказалось убедить её в их правильности. «Дорогая, — сказал я, — когда я поступаю по велению своего сердца, то меня утешает мысль, что тем самым не наносится ущерб твоим интересам. Если Наполеону II предстоит править нашей страной, то я уверен, что он будет покровительствовать тебе; если же Небеса решат иначе, то я обеспечил тебе великолепное место для убежища и имя, достойное всякого уважения. В любом случае мы встретимся вновь, по крайней мере, в лучшем мире».
После потока слёз и даже упрёков, которые в данной ситуации не могли быть неприятными, она дала согласие на мой отъезд, взяв с меня обещание, что я позволю ей приехать ко мне. С этой минуты она демонстрировала мужество и силу характера, которые воодушевляли меня в тех случаях, когда мне это было необходимо.

В Мальмезон приезжает военно-морской министр

27 июня 1815 года
Я ненадолго отправился в Париж вместе с военно-морским министром, который приезжал в Мальмезон для обсуждения деловых вопросов относительно фрегатов, предназначенных для императора. Министр зачитал мне инструкции, подготовленные для командиров фрегатов, и заявил, что Его Величество рассчитывает на моё усердие и намерен взять меня с собой. Министр пообещал, что будет заботиться о моей семье во время моего отсутствия.
Законодательное собрание провозгласило Наполеона II императором.
Я послал за моим сыном, находившимся в школе, поскольку принял решение, что он будет сопровождать меня. Мы подготовили небольшой пакет с одеждой и бельём и затем отправились в Мальмезон вместе с моей женой, которая потом тут же вернулась в Париж. Дорога теперь стала небезопасной вследствие того, что приближаются вражеские войска.

28 июня 1815 года
Желая завершить некоторые дела, я с сыном поехал в Париж, нас довезла герцогиня Ровиго.
С каждым часом в столице возрастали волнение и чувство не- определённости, так как армии врага подступали. При подъезде
к Мальмезону мы увидели, что мост через реку Шату весь объят пламенем; посты охраны были расставлены вокруг дворца, и было весьма благоразумно оставаться внутри парка, окружённого стенами. Я отправился в комнату императора и поделился с ним впечатлениями об обстановке в Париже; я заявил, что, по всеобщему мнению, Фуше открыто предал национальное дело и что надежды всех патриотов связаны с тем, что Его Величество в эту же ночь присоединится к армии, которая во всеуслышание требует его приезда к ней. Император очень внимательно выслушал меня, находясь в состоянии глубокой задумчивости, но не сказал ни слова. Я вскоре после этого удалился.

Наполеон покидает Мальмезон
и отправляется в Рошфор

29 — 30 июня 1815 года
Возгласы «да здравствует император!» постоянно раздавались на большой дороге, ведущей в Сен-Жермен, — так приветствовали Наполеона войска, которые проходили мимо Мальмезона.
Ближе к полудню из Парижа приехал генерал Беккер, посланный временным правительством; он сообщил нам с оттенком возмущения в голосе, что получил поручение охранять Наполеона
и наблюдать за ним*.
Самые низменные чувства диктовали необходимость сделать выбор в пользу генерала Беккера: Фуше было известно, что генерал Беккер затаил личную обиду против императора, и поэтому Фуше не сомневался, что в генерале Беккере он нашёл человека, готового к мести. Но Фуше сильно подвели его ожидания, ибо генерал Беккер постоянно проявлял высокую степень уважения и привязанности к императору, показывая благородство своего характера.
Между тем времени почти не оставалось. Когда пришла пора отъезда из Мальмезона, император направил через генерала Беккера послание временному правительству, предлагая поставить себя во главе армии в качестве частного гражданина и добавив, что после того, как будет дан отпор Блюхеру, он продолжит свой путь по намеченному маршруту. Получив отказ на это предложение, мы покинули Мальмезон; император и часть его свиты отправились
в Рошфор через Тур, я и мой сын вместе с Монтолоном, Плана
и Резиньи проследовали к Орлеану, так же, как и ещё два или три других экипажа. Мы прибыли в Орлеан рано утром 30 июня и добрались до Шательро в полночь.

1 — 2 июля 1815 года
Мы проехали Лимож 1 июля в четыре часа дня; обедали в Ла Рошфуко 2 июля и добрались до Жарнака около семи часов вечера.
В Жарнаке мы ночевали из-за упрямства начальника почтовой станции, который заставил нас остаться там до следующего дня.

3 июля 1815 года
Мы не могли выехать из Жарнака до пяти часов вечера. Из-за недружелюбного отношения к нам начальника почтовой станции, который был недоволен тем, что ему пришлось держать нас всю ночь, и использовал известные ему тайные средства, чтобы задерживать нас ещё дольше, мы были вынуждены медленно добираться до Коньяка, где начальник почтовой станции и жители городка приняли нас совсем иначе. Было легко понять, что наше путешествие вызвало большое волнение у всех французов. Приехав в Сент к одиннадцати часам вечера, мы чуть не стали жертвами враждебной ярости нескольких негодяев, собранных офицером королевской гвардии, жителем этого городка. Этот человек подготовил нам засаду и даже замышлял убить нас. Собравшаяся толпа арестовала нас, но вмешался отряд национальной гвардии и препроводил нас,
в качестве пленников, в соседнюю с почтовой станцией гостиницу. Были распространены слухи, что мы везём с собой государственные сокровища и поэтому заслуживаем смерти. Некоторые люди из толпы, которые вели себя так, словно они были самыми знатными жителями городка, в основном женщины, были настроены особенно агрессивно, требуя, чтобы нас немедленно казнили.
Мы наблюдали за этими женщинами, когда они шествовали одна за другой вблизи открытых окон нашей временной тюрьмы, — видимо, для того, чтобы их оскорбления в наш адрес не пропадали даром. Едва ли можно было поверить, что в проявлении своей ненависти к нам и своей досады при виде нашего безразличия к ним они ограничились бы только тем, что в ярости кусали губы; тем не менее, именно эти женщины составляли самый фешенебельный круг светского общества городка Сент! Может быть, Реаль был прав, когда в период Ста дней говорил императору, что кое-что знает о якобинцах? Он уверял, что единственная разница между бедными и богатыми якобинцами состояла в том, что первые носили деревянные башмаки, а вторые — шёлковые чулки.
Принц Жозеф, проезжавший через Сент, о чём нам не было известно, своим появлением в городке вызвал у местных жителей дополнительный интерес к нашему приключению. Он также был арестован и затем препровождён в местную префектуру, но к нему относились с величайшим уважением.
Окна нашей гостиницы выходили на большую площадь, которая беспрестанно заполнялась возбуждённой и враждебно настроенной к нам толпой, которая вела себя чрезвычайно воинственно и оскорбительно. Карета, в которой мы путешествовали, была подвергнута обыску, а нас самих в это время содержали в чём-то похожем на камеру одиночного заключения. Однако я получил разрешение навестить принца Жозефа примерно в четыре часа дня.
Пока я шёл в префектуру, несколько человек обратились ко мне с разговором, хотя меня и сопровождал сержант: некоторые передавали мне записки, другие шептали какие-то дружеские слова; все они заверяли меня в том, что мы можем чувствовать себя совершенно спокойно, так как патриоты и благоразумные жители защитят нас.
Ближе к вечеру нам разрешили продолжить наш путь, и к этому времени обстановка в городе настолько изменилась, что мы покидали гостиницу, сопровождаемые приветственными возгласами. Женщины из числа бедной части населения в слезах целовали наши руки, многие местные жители предлагали сопровождать нас, чтобы избежать встречи с врагами императора, которые, как нас уверяли, недалеко от города поджидали наш кортеж, чтобы убить нас. Эта своеобразная смена настроения в Сенте была в некоторой степени вызвана тем, что в город пришли крестьяне из близлежащих деревень, а также отряды федеральных войск.

4 июля 1815 года
Мы прибыли в Рошфор около двух часов ночи, император приехал в Рошфор накануне вечером*. Принц Жозеф прибыл в Рошфор днём 4 июля; я тут же провёл его к императору.
Воспользовавшись первой же минутой отдыха, я сообщил президенту Государственного совета о причине своего отсутствия. «Срочные и важные события, — писал я, — вынудили меня покинуть Париж, не спросив необходимого разрешения. Исключительная важность события привела к этому нарушению соответствующих правил: я находился в составе свиты императора в момент его отъезда и не мог оставить великого человека, который так доблестно правил нами и который подверг себя изгнанию, чтобы способствовать спокойствию Франции, от былой мощи которой сейчас ничего не осталось, кроме её славы и имени; повторяю, что я не мог позволить ему уехать, не уступив моему желанию следовать за ним. В те дни, когда он преуспевал, он удостоил меня чести выказать мне свою благосклонность; теперь я обязан отплатить ему всем, на что я способен, будь то мои чувства или мои поступки».

5 — 7 июля 1815 года
В Рошфоре император не стал надевать свой военный мундир. Он жил в префектуре; вокруг этого дома постоянно толпилась масса народа, часто повторялись приветственные возгласы в его честь. Император два или три раза появлялся на балконе.
Во время своего пребывания в Рошфоре император вёл такой же образ жизни, как и в Тюильри; мы не приближались к его особе чаще обычного; он редко принимал кого-либо, за исключением Бертрана и Савари; таким образом, нам приходилось удовлетворяться только сообщениями и догадками обо всём том, что касалось его. Однако было очевидно, что, находясь в самом центре всеобщего волнения и возбуждения, он сохранял спокойствие и решительность, продолжая оставаться даже несколько безразличным к происходившему вокруг него.
Лейтенант нашего военно-морского флота, который сейчас командует датским торговым кораблём, от всей души хотел спасти императора. Он предлагал взять на борт своего корабля его одного и спрятать таким образом, чтобы ни одна проверка не смогла обнаружить его; он был готов немедленно отплыть с ним в Соединённые Штаты. Он просил только небольшую сумму для выплаты страховки владельцам корабля на тот случай, если во время выполнения плана он понесёт какие-нибудь потери. Бертран согласился с предложением лейтенанта, но на определённых условиях, которые записал от моего имени. Я подписал этот документ с изложенной фиктивной сделкой в присутствии и на глазах морского префекта.

Император вступает на борт корабля

8 июля 1815 года
Вечером император проследовал в Фурас, сопровождаемый приветственными возгласами местных жителей повсюду, где бы он ни появлялся. Он спал на борту фрегата «Заале», на который вступил около восьми часов вечера. Я прибыл на борт фрегата гораздо позже, поскольку сопровождал в другой лодке госпожу Бертран, с которой мы отплыли к фрегату с иного места на берегу.

9 июля 1815 года
Я сопровождал императора, когда он рано утром сошёл с борта фрегата на берег острова Экс; он осмотрел фортификационные сооружения острова и вернулся на борт фрегата к завтраку.

10 июля 1815 года
Рано утром вместе с герцогом Ровиго я отправился к британским военным кораблям, чтобы выяснить, получили ли они охранные грамоты и пропуска, обещанные нам временным правительством, для того чтобы Наполеон мог проследовать в Соединённые Штаты. Нам ответили, что они охранных грамот и пропусков не получали, но что этот вопрос будет немедленно доложен их главнокомандующему. Я уведомил англичан, что император высказал предположение о возможности отплыть в Соединённые Штаты вместе с французской эскадрой из двух фрегатов под белым флагом перемирия; англичане ответили, что в этом случае французская эскадра будет атакована. Затем мы поставили вопрос о возможности отплытия Наполеона в Соединённые Штаты на одном из кораблей нейтральных стран; в ответ нам сообщили, что все корабли нейтральных стран будут подвергнуты строгому досмотру и, возможно, даже отконвоированы в английский порт. В итоге нам было рекомендовано проследовать в Англию; нам заявили, что в этой стране у нас не будет никаких оснований для того, чтобы опасаться чего-либо плохого. Мы вернулись к себе в два часа дня.
Бр

Дополнения Развернуть Свернуть

Предисловие

Чрезвычайные обстоятельства способствовали тому, что долгое время я находился рядом с самым замечательным человеком, который когда-либо жил на свете. Восхищение им заставило меня последовать за ним ещё тогда, когда мы не были лично знакомы.
А когда я близко узнал его, то любовь к нему заставила меня навсегда остаться рядом.
Весь мир озарён лучами его славы, не перестаёт говорить о его деяниях и восхищаться им; но мало кто знает об истинных чертах его характера, о естественных склонностях его души. Я берусь восполнить этот огромный пробел и для того, чтобы решить эту задачу, пользуюсь дарованными мне судьбою преимуществами — беспримерными в истории.
День за днём в течение восемнадцати месяцев, когда я постоянно находился рядом с Наполеоном, я собирал и записывал всё, что на моих глазах происходило с ним, всё, что он говорил в моём присутствии...
Итак, отныне личность и характер Наполеона полностью открыты для всего мира.
Граф Лас-Каз

Издание осуществлено при финансовой поддержке Банка «Новый Символ»

MAXIMES ET PENSÉES

PRISONNIER DE SAINTE-HÉLÈNE

TROUVÉ DANS LES PAPIERS DE LAS CASAS

Chez L’Huillier, Libraire, rue Serpente, N 16

Текст печатается по изданию: Максимы и мысли узника Св. Елены/пер. с фр. С. Н. Искюль. Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 1995.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Былые впечатления, кои теснятся в моей памяти, все еще потрясают душу. Приложите же руку к моему сердцу, и вы услышите, как оно бьется.

Mémorial de Sainte-Hélène

Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.

А. С. Пушкин

В 1830 г., когда Париж был охвачен революцией и королевский режим, казалось, едва удерживал власть, Стендаль, проживавший тогда на улице Ришелье, записывал свои впечатления от увиденного и услышанного на полях потрепанной книги. Этот, не раз прочитанный им том он сделал со временем любимым чтением своего героя: Жюльен Сорель из романа «Красное и черное» весьма дорожил им и никогда не расставался с этой книгой, которая называлась «Мемориал Святой Елены».

Впервые книга вышла в свет спустя семь лет после падения Наполеона, в 1823-1824 гг.; она принадлежала перу добровольно последовавшего за Наполеоном в его изгнание на остров Св. Елены графа де Лас Каза . Вслед за первым изданием последовали другие. Книга неоднократно переиздавалась и переиздается до настоящего времени, как по-французски, так и в переводах на иностранные языки. Феноменальный успех «Мемориала» – одного из «евангелий» , составляющих Библию приверженцев Наполеона и его почитателей, – объясняется тем, что к началу 20-х гг. XIX в. негодование, которое вызывало в эпоху Реставрации одно лишь упоминание имени Наполеона, сменилось иными умонастроениями и иными чувствами. Одинокая смерть в удушливой атмосфере скалистого острова посреди Атлантического океана произвела сильное впечатление на общество и пробудила воспоминания о блеске былых побед и величии Первой империи.

В 1814 г., когда Империя рушилась, различные течения антинаполеоновской оппозиции (роялисты, либералы и пр.) объединились против Наполеона и поддержали Реставрацию Бурбонов, оправдав тем самым иноземное вторжение. Тогда, в 1814 г., казалось, сама необузданность страстей породила крайнее ожесточение и ненависть к поверженному режиму. Однако взрыв недовольства и негодования, вызванный тяготами рекрутских наборов, военными поражениями, налоговым бременем, следствиями Континентальной блокады, вскоре утих; на смену ему пришло усталое безразличие, граничившее поначалу с полным забвением прошлого величия и славы . После «Стадией» вряд ли кто мог предполагать, что через несколько лет развенчанный и втоптанный в грязь образ Императора вновь захватит умы.

Историки согласны с тем, что в возникновении и распространении во Франции наполеоновской легенды огромную роль сыграла книга Лас Каза «Мемориал Святой Елены», но при этом, как правило, не упоминают о том, что этот успех в значительной мере был предопределен многочисленными публикациями различных сочинений, в той или иной степени посвященных пребыванию Императора на острове Св. Елены . Многое из того, что связано с написанием и опубликованием «Мемориала» Лас Каза, известно, и, казалось бы, нет особой нужды вновь обращаться к истории создания этого важнейшего памятника наполеоновской эпохи. Благодаря исследованиям французских историков Ж. Тюлара и Ф. Боннара, пристально занимавшихся источниками наполеоновской легенды, историей «Мемориала» и сочинениями других членов свиты Наполеона на острове Св. Елены, установлен не только максимально полный корпус наполеоновских сочинений, написанных в разные годы и разными людьми под диктовку Императора, но и, что весьма важно, выявлены все те публикации, которыми пользовался Наполеон и члены его свиты, а также последовательность доставки Наполеону необходимых источников, пополнявших его библиотеку в Лонгвуде .

Историки изучали возникновение и развитие так называемой наполеоновской легенды во Франции после Первой реставрации Бурбонов, неизбежно касаясь при этом «Мемориала Святой Елены» Лас Каза , изучали влияние сочинения Лас Каза на литературу французского романтизма и европейскую литературу XIX в. Однако те, кто в той или иной степени обращался к истории создания «Мемориала», его тексту и источникам, а также к биографии автора, не останавливали своего внимания на книге, которая была выпущена в Париже за год до смерти Наполеона и которая имеет самое прямое отношение к «Мемориалу Святой Елены» и к самому Лас Казу. Речь идет о книге под названием «Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза. Перевод с английского» . В многочисленных переизданиях «Мемориала Св. Елены» комментаторы либо обходили полным молчанием эту книгу , либо безоговорочно называли ее «приписанной» Лас Казу . Историки эпохи Второй реставрации Бурбонов во Франции, исследователи либерального движения и истоков оживления наполеоновской легенды также не обратили внимания на эту книгу .

Предположение о том, что французский издатель намеренно назвал «Максимы и мысли узника Святой Елены» переводом, дабы обезопасить себя от цензурных придирок и полицейского преследования, должно быть сразу же отвергнуто, т. к. и в самом деле книга является переводом с первого издания, вышедшего в Лондоне в том же 1820 г. Другое дело, что, собственно говоря, именно этот прецедент, видимо, и позволил французскому издателю опубликовать «Максимы и мысли», несмотря на жесткие цензурные препятствия взглядам на Наполеона, не совпадавшим с официальной точкой зрения. В прошлом на подобные сочинения налагался безусловный запрет, как, например, в случае с «Рукописью, присланной со Святой Елены…» , и хотя в 1820 г. ситуация была иной, имя Наполеона оставалось в известной степени одиозным, и не иначе как поэтому французский издатель везде заменил его нейтральным, но весьма «прозрачным псевдонимом „узник Святой Елены“» и перед текстом высказываний, где в английском оригинале стояло «Максимы Наполеона», поставил «Максимы и мысли узника Святой Елены». Заметим кстати, что в «Максимах и мыслях» некоторые имена зашифрованы отточиями либо криптонимами. Для современников скрытые имена были очевидны, но издатели знали, что раскрытие отдельных имен могло быть чревато неприятностями, ибо некоторые упоминаемые в книге лица к моменту ее издания еще занимали высокие государственные посты…

Las Cases, Aug. Em. D. Comte de. Le Mémorial de Sainte-Hélène, ou Journal où se trouve consigné, jour par jour, ce qu’a dit et fait Napoléon durant dix-huit moix. Vol. 1 -8. Paris, l’Auteur. 1823-1824.

Napoléon à Sainte-Hélène, par les quatre évangélistes Las Cases, Montholon, Gourgaud, Bertrand. Textes choisis, préfacés et commentés par J. Tulard. P. 1981. Выражение «евангелие» применительно к сочинениям близких Наполеону людей на острове Св. Елены впервые было употреблено Г. Рейне в сочинении «Идеи. Книга Ле Еран», которое поэт написал в 1826 г. и где он называет евангелиями книгу Лас Каза, а также воспоминания врачей Наполеона – ирландца О’Мира и корсиканца Антоммарки.

Издание осуществлено при финансовой поддержке Банка «Новый Символ»

MAXIMES ET PENS?ES


PRISONNIER DE SAINTE-H?L?NE


TROUV? DANS LES PAPIERS DE LAS CASAS


Chez L’Huillier, Libraire, rue Serpente, N 16



Текст печатается по изданию: Максимы и мысли узника Св. Елены/пер. с фр. С. Н. Искюль. Санкт-Петербург: ИНАПРЕСС, 1995.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Былые впечатления, кои теснятся в моей памяти, все еще потрясают душу. Приложите же руку к моему сердцу, и вы услышите, как оно бьется.

M?morial de Sainte-H?l?ne

Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.

А. С. Пушкин


В 1830 г., когда Париж был охвачен революцией и королевский режим, казалось, едва удерживал власть, Стендаль, проживавший тогда на улице Ришелье, записывал свои впечатления от увиденного и услышанного на полях потрепанной книги. Этот, не раз прочитанный им том он сделал со временем любимым чтением своего героя: Жюльен Сорель из романа «Красное и черное» весьма дорожил им и никогда не расставался с этой книгой, которая называлась «Мемориал Святой Елены».

Впервые книга вышла в свет спустя семь лет после падения Наполеона, в 1823-1824 гг.; она принадлежала перу добровольно последовавшего за Наполеоном в его изгнание на остров Св. Елены графа де Лас Каза1
Las Cases, Aug. Em. D. Comte de. Le M?morial de Sainte-H?l?ne, ou Journal o? se trouve consign?, jour par jour, ce qu’a dit et fait Napol?on durant dix-huit moix. Vol. 1 -8. Paris, l’Auteur. 1823-1824.

Вслед за первым изданием последовали другие. Книга неоднократно переиздавалась и переиздается до настоящего времени, как по-французски, так и в переводах на иностранные языки. Феноменальный успех «Мемориала» – одного из «евангелий»2
Napol?on ? Sainte-H?l?ne, par les quatre ?vang?listes Las Cases, Montholon, Gourgaud, Bertrand. Textes choisis, pr?fac?s et comment?s par J. Tulard. P. 1981. Выражение «евангелие» применительно к сочинениям близких Наполеону людей на острове Св.

Елены впервые было употреблено Г. Рейне в сочинении «Идеи. Книга Ле Еран», которое поэт написал в 1826 г. и где он называет евангелиями книгу Лас Каза, а также воспоминания врачей Наполеона – ирландца О’Мира и корсиканца Антоммарки.

, составляющих Библию приверженцев Наполеона и его почитателей, – объясняется тем, что к началу 20-х гг. XIX в. негодование, которое вызывало в эпоху Реставрации одно лишь упоминание имени Наполеона, сменилось иными умонастроениями и иными чувствами. Одинокая смерть в удушливой атмосфере скалистого острова посреди Атлантического океана произвела сильное впечатление на общество и пробудила воспоминания о блеске былых побед и величии Первой империи.

В 1814 г., когда Империя рушилась, различные течения антинаполеоновской оппозиции (роялисты, либералы и пр.) объединились против Наполеона и поддержали Реставрацию Бурбонов, оправдав тем самым иноземное вторжение. Тогда, в 1814 г., казалось, сама необузданность страстей породила крайнее ожесточение и ненависть к поверженному режиму. Однако взрыв недовольства и негодования, вызванный тяготами рекрутских наборов, военными поражениями, налоговым бременем, следствиями Континентальной блокады, вскоре утих; на смену ему пришло усталое безразличие, граничившее поначалу с полным забвением прошлого величия и славы3
Глубокий знаток наполеоновской эпопеи А. Моруа писал о тлевших под внешним безразличием ностальгических чувствах, обуревавших молодых людей постнаполеоновского общества, и о «болезни века» – полосе самоубийств среди мыслящих людей, в какой-то момент узревших перед собой мир, лишенный былой притягательной силы и для многих лишенный надежды (Моруа А. Шестьдесят лет моей литературной жизни. М. 1977. С. 140, 274).

После «Стадией» вряд ли кто мог предполагать, что через несколько лет развенчанный и втоптанный в грязь образ Императора вновь захватит умы.

Историки согласны с тем, что в возникновении и распространении во Франции наполеоновской легенды огромную роль сыграла книга Лас Каза «Мемориал Святой Елены», но при этом, как правило, не упоминают о том, что этот успех в значительной мере был предопределен многочисленными публикациями различных сочинений, в той или иной степени посвященных пребыванию Императора на острове Св. Елены4
Campagne de 1815, ?crite ? Sainte-H?l?ne parle g?n?ral Gourgaud. Paris. Mongie. 1818; Le manuscrit de l’?le d’Elbe, ou Des Bourbons en 1815, publi? par le comte ††† . London. Didgway. 1818; Documents particuliers en forme des lettres sur Napol?on Bonaparte, d’apr?s des donn?es fournies par Napol?on lui-m?me, et par de personnes qui ont v?cu dans son intimit?. Paris. Plancher. 1819; M?moires pour servir ? l’histoire de France en 1815. Paris. Barrois ain?. 1820; Raisons dict?es en r?ponse ? la question si l’ouvrage intitul? «Manuscrit de Sainte-H?l?ne» est l’ouvrage de Napol?on ou non. London. Philipps. 1820.

Многое из того, что связано с написанием и опубликованием «Мемориала» Лас Каза, известно, и, казалось бы, нет особой нужды вновь обращаться к истории создания этого важнейшего памятника наполеоновской эпохи. Благодаря исследованиям французских историков Ж. Тюлара и Ф. Боннара, пристально занимавшихся источниками наполеоновской легенды, историей «Мемориала» и сочинениями других членов свиты Наполеона на острове Св. Елены, установлен не только максимально полный корпус наполеоновских сочинений, написанных в разные годы и разными людьми под диктовку Императора, но и, что весьма важно, выявлены все те публикации, которыми пользовался Наполеон и члены его свиты, а также последовательность доставки Наполеону необходимых источников, пополнявших его библиотеку в Лонгвуде5
Gonnard Ph. Les origines de la l?gende napol?onienne. Paris. 1906; Gonnard Ph. La l?gede naapoleonienne et la presse lib?rale (1817-1820)//Revue des ?tudes napol?oniennes. T. 1, pars 1912. P. 235-258; Gonnard Ph, Sainte-H?l?ne (Les sources, les travaux, ce qui reste ? faire) // Ibidem. T. 2, juillez-d?-cembre 1912. P. 132-151. Первое упомянутое здесь исследование Ф. Боннара послужило одним из основных источников для обобщающей статьи А. Собуля «Берой, легенда и история» (Французский ежегодник. 1969. М. 1971. С. 233-254).

Историки изучали возникновение и развитие так называемой наполеоновской легенды во Франции после Первой реставрации Бурбонов, неизбежно касаясь при этом «Мемориала Святой Елены» Лас Каза6
Lucas-Dubreton J. Le culte de Napol?on, 1814-1848. Paris. 1960.

Изучали влияние сочинения Лас Каза на литературу французского романтизма и европейскую литературу XIX в.7
Dechamps J. Sur la l?gende napol?onienne. Paris. 1931; Descotes M. La l?gende de Napol?on et les ?crivains fran?ais du XIXe si?cle. Paris. 1967.

Однако те, кто в той или иной степени обращался к истории создания «Мемориала», его тексту и источникам, а также к биографии автора, не останавливали своего внимания на книге, которая была выпущена в Париже за год до смерти Наполеона и которая имеет самое прямое отношение к «Мемориалу Святой Елены» и к самому Лас Казу. Речь идет о книге под названием «Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза. Перевод с английского»8
Maximes et pens?es du prisonnier de Sainte-H?l?ne. Manunscrit trouv? dans les papiers de Las Casas, traduit de l’anglais. Paris, chez L’huillier, Libraire, rue Serpente, № 16. 1820.

В многочисленных переизданиях «Мемориала Св. Елены» комментаторы либо обходили полным молчанием эту книгу9
Tulard J. Le M?morial, chef-d’oeuvre de propagande// Las Cases. M?morial Sainte-H?l?ne. Paris. 1968; Napol?on ? Sainte-H?l?ne. Paris. 1981.

Либо безоговорочно называли ее «приписанной» Лас Казу10
Fugier A. Introduction // Las Cases. M?morial de Sainte-H?l?ne. T. 1. Paris. 1961. P. XXVIII.

Историки эпохи Второй реставрации Бурбонов во Франции, исследователи либерального движения и истоков оживления наполеоновской легенды также не обратили внимания на эту книгу11
Справедливости ради следует отметить, что Ф. Роннар все же поместил указание на «Максимы и мысли» в своей книге, но в перечне изданий, подлинность которых вызывает сомнение. Однако историк ограничился только этим и в самом исследовании даже не упомянул об этой публикации (Gonnard Ph. Op. cit. P. 381-382).

Предположение о том, что французский издатель намеренно назвал «Максимы и мысли узника Святой Елены» переводом, дабы обезопасить себя от цензурных придирок и полицейского преследования, должно быть сразу же отвергнуто, т. к. и в самом деле книга является переводом с первого издания, вышедшего в Лондоне в том же 1820 г.12
A manuscript found in the portfolio of the Las Cases, containing maximes and observations of Napol?on, collected during the last two years of his residence at St. Helena. Translated from the French. London, printed for A. Black. 1820.

Другое дело, что, собственно говоря, именно этот прецедент, видимо, и позволил французскому издателю опубликовать «Максимы и мысли», несмотря на жесткие цензурные препятствия взглядам на Наполеона, не совпадавшим с официальной точкой зрения. В прошлом на подобные сочинения налагался безусловный запрет, как, например, в случае с «Рукописью, присланной со Святой Елены…»13
Manuscrit venu de Saint-H?l?ne d’une mani?re inconnu. London. J. Murray. 1817. Это издание неоднократно переиздавалось (первый раз сразу после лондонского издания в Брюсселе); оно приписывалось Б. Констану, Э. Ж. Сийесу, Ж. де Сталь. Каталог анонимных сочинений А. Барбье называет автором сочинения женевца Жакоба Люллена де Шатовье. Наполеон был знаком с этой книгой и выступил с ее опровержением.

И хотя в 1820 г. ситуация была иной, имя Наполеона оставалось в известной степени одиозным, и не иначе как поэтому французский издатель везде заменил его нейтральным, но весьма «прозрачным псевдонимом „узник Святой Елены“» и перед текстом высказываний, где в английском оригинале стояло «Максимы Наполеона», поставил «Максимы и мысли узника Святой Елены». Заметим кстати, что в «Максимах и мыслях» некоторые имена зашифрованы отточиями либо криптонимами. Для современников скрытые имена были очевидны, но издатели знали, что раскрытие отдельных имен могло быть чревато неприятностями, ибо некоторые упоминаемые в книге лица к моменту ее издания еще занимали высокие государственные посты…

Обратимся теперь к биографии графа де Лас Каза, автора «Мемориала Святой Елены», чье имя значится и на титульном листе публикуемого нами сочинения.

Эмманюэль Огюст Дьедонне Мариус Жозеф маркиз де Лас Каз14
См. содержательный очерк о жизни Лас Каза до его поступления на службу к Наполеону: Reinach Fonssemagne H. de Las Cases // Revue des questions historiques. T. 45. Paris. 1911. P. 56-84, 459-484.

Родился в 1766 г. в фамильном замке Лас Казов близ Ревеля и Кастра в департаменте Верхняя Гаронна. Эмманюэль де Лас Каз принадлежал к древнему аристократическому роду, который, как гласит предание, вел свое начало от доблестного рыцаря, отличившегося в конце XI века в войне с маврами и осыпанного милостями своим сюзереном графом Анри Бургунским.15
По семейному преданию, этому рыцарю-знаменосцу графа Анри были пожалованы «todas las casas», т. е. все владения мавров, которые можно было обозреть с поля битвы (M?moires d’Emmanuel-August-Dieudonn? Comte de Las Casas. Bruxelles. 1818. P. 211.

Поначалу Лас Каз, которому прочили карьеру военного, поступил в Вандомскую военную школу, затем в 1780 г. – в Парижскую военную школу, куда четыре года спустя поступил Наполеон. Став морским офицером, Лас Каз принял участие в англо-американской войне, в осаде Гибралтара в 1782-1783 гг., в крейсировании американского побережья и французских колониальных владений. На острове Мартиника он познакомился с баронессой де Таше и ее племянницей виконтессой Жозефиной де Богарне, что в дальнейшем сыграло немаловажную роль в судьбе Лас Каза.

Пылкий роялист, Лас Каз встретил революцию враждебно. В 1791 г. он эмигрировал и присоединился к армии принца де Конде. После поражения роялистов

Лас Каз вынужден был бежать в Англию, где прожил несколько лет, перебиваясь случайными заработками. Годы нищеты и лишений были полны упорного труда. В 1799 г. Лас Казу удалось издать «Исторический и географический атлас», над которым он долго работал и который имел большой успех16
Las Casas. Em. Aug. D. Atlas historique et g?ographique. Paris. An XII – 1804.

В 1802 г. Лас Каз возвращается во Францию, воспользовавшись существенным послаблением мер, принятых против эмигрантов. Он ведет нелегкую жизнь, поселившись в антресолях дома номер 6 по улице Сен-Флорантэн в Париже. Оттуда, в надежде добиться благосклонного внимания со стороны Императора французов, Лас Каз направляет Наполеону свой «Атлас». Однако милости всемогущего Императора заставляли себя ждать, тем временем Лас Каз пишет письмо Императрице Жозефине, которая, получив письмо, припомнила о встречах с молодым морским офицером на Мартинике и оказала ему протекцию. В 1806 г. маркиз де Лас Каз был представлен ко двору. В 1808 г. Лас Каз был пожалован в бароны Империи, а через год его прикомандировывают к штабу корпуса маршала Бернадотта, где он находился с сентября 1809 г. по январь 1810 г.

21 декабря 1810 г. Лас Каз, благодаря поддержке Жозефины, назначается камергером, а 27 апреля 1810 г. – докладчиком в Государственном совете. В день рождения Наполеона (1810 г.) Лас Каз был пожалован в графы Империи. В 1810 – 1812 гг. Лас Каз выполнял ряд важных дипломатических и военных поручений в Голландии, Иллирии и на западном побережье Империи.

В 1814 г. Лас Каз отказался поставить свою подпись под актом Государственного совета, отрешавшим Наполеона от власти, и протестовал против помещения в одной из газет списка представителей дворянства, требовавших реставрации королевского режима (в этом списке значилась и фамилия Лас Каза). С возвращением Бурбонов Лас Каз оказался не у дел и уехал в Англию, но с воцарением Наполеона в 1815 г. он вновь возвращается в Париж, становится камергером и назначается государственным советником. После Ватерлоо, оставшись верным отрекшемуся Императору, Лас Каз просит у Наполеона разрешения сопровождать его в изгнание. «Если вы согласитесь выполнить мою просьбу, – сказал Лас Каз Наполеону, – мое самое горячее желание будет удовлетворено»17
Las Casas. M?moires… P. 1.

Оставив семью – жену и детей (кроме старшего сына, которого взял с собой), – Лас Каз отправляется с Наполеоном в Рошфор, где вместе с преданными Наполеону генералами Савари и Лаллеманом ведет переговоры с командованием английских кораблей, стремясь получить разрешение на отъезд в Америку.

На острове Св. Елены, точнее уже на пути к нему, Лас Каз весьма быстро становится одним из самых доверенных лиц Наполеона. Он начинает вести записки, названные им впоследствии «Мемориал Святой Елены».

То обстоятельство, что Лас Каз далеко не сразу стал пользоваться влиянием при дворе Наполеона, не был честолюбив и оставался чужд придворных интриг, а также не принадлежал к политическим партиям, придает труду мемуариста изрядную долю объективности. В пользу Лас Каза говорит и то, что его отличало подробное знание императорского двора, и когда Наполеон называл ему то или иное лицо, говорил о том или ином событии, для Лас Каза слова Императора тотчас же облекались во вполне конкретные и осязаемые понятия. Но Лас Каз не просто переписывал разговоры Наполеона с окружавшими его людьми; одни слова и суждения Императора он передавал в изложении, другие цитировал дословно, «выхватывая» то, что, по его мнению, имело особую историческую значимость. Надо было обладать цепкой памятью и большой работоспособностью, чтобы после часовых бесед с Императором в уединении воспроизвести речь собеседника, не искажая ее. Лас Каз не только записывает мысли и суждения Императора, он пишет под диктовку отдельные фрагменты его мемуаров, например изложение Итальянской кампании 1796 г. Для этого Лас Казу пришлось изобрести род стенографического письма – Наполеон, как известно, диктовал быстро, не заботясь при этом, поспевают ли за ним секретари. Отредактированные листы записей разговоров с Императором и расшифрованные диктовки Наполеона Лас Каз отдавал вечером своему сыну или лакею Наполеона Али, которые переписывали их набело. Утром следующего дня Лас Каз передавал переписанное Наполеону, который просматривал, редактировал, вносил уточнения.

Насколько был точен мемуарист, когда он передавал разговоры Наполеона, мимоходом оброненные им фразы или монологи, прямой политический расчет которых порою весьма очевиден? Этот вопрос всегда волновал историков, в особенности тогда, когда еще не вышли в свет «Повествование об изгнании» Монтолона18
Montholon Ch. J. F. R?cits de la captivit? de l’Empereur Napol?on ? Sainte-H?l?ne. Paris. 1847. Vol. 1-2.

, «Дневник» Гурго19
Gourgaud G. Sainte-H?l?ne. Journal in?dite de 1815 ? 1818. Paris. 1899. Vol. 1-2.

И «Памятные записки» Бертрана20
Bertrand H. Gr. Cahiers de Sainte-H?l?ne. Journal du Grand Mar?chal Bertrand. Paris. 1959.

Теперьуже

невозможно сомневаться в подлинности слов, приписываемых Лас Казом Наполеону, ибо те же беседы возобновлялись, те же мысли возникали вновь и получали дальнейшее развитие на страницах записок других членов свиты Наполеона на острове Св. Елены.

Лас Каз пробыл на острове сравнительно недолго. В конце 1816 г., 30 декабря, он был выслан за попытку возобновить секретную переписку с рядом лиц в Европе, в частности, с принцем Люсьеном Бонапартом21
Las Cases. M?morial de Sainte-H?l?ne. Paris. 1968. P. 598-601.

Речь шла о том, чтобы сделать достоянием европейского общественного мнения не только реальные обстоятельства, побудившие Наполеона на очевидный риск и вынудившие его отдать себя в руки англичан, но и многочисленные факты нарушения английскими властями собственных обязательств в отношении содержания Наполеона на острове, которые, как известно, в конечном счете способствовали ухудшению его здоровья22
«Европа ничего не знает об истинном нашем положении, – к такому выводу Лас Каз приходил при чтении английских и французских газет. – Вот и надобно сделать так, чтобы она узнала об этом. Ведь не проходит и дня, чтобы газеты не помещали всевозможные домыслы о нашем пребывании здесь, в этой тюрьме; бессовестные и несусветные выдумки, затрагивавшие честь близких нам людей, а посему именно нам надлежит прилагать усилия к тому, чтобы истина стала известна обществу, в таком случае она дошла бы и до государей, которым обо всем этом, быть может, ничего не известно, идо народов, симпатии коих были бы нашей опорой…» (Las Cases. M?morial… P. 590).

Услуги, оказываемые Лас Казом Наполеону, заботы, которыми он его окружал, мемуары, над которыми трудился, письма, в которых писал о Наполеоне в выражениях, задевавших самолюбие британского губернатора на острове, – все это привело к тому, что Гудзон Лоу уведомил Лас Каза, что если тот и дальше будет писать в своих письмах о «генерале Бонапарте» в прежних выражениях и тоне, то будет удален с острова23
Las Casas. M?moires… P. 48.

И он выполнил свою угрозу, когда, то ли в результате измены слуги Лас Каза, то ли по иному стечению обстоятельств, в руки губернатора попали вышеупомянутые письма. 25 ноября 1816 г. двери комнат, где жил Лас Каз, были взломаны, все бумаги захвачены, а сам он заключен под стражу и вскоре выслан на мыс Доброй Надежды. В официальном уведомлении Лоу о депортации Лас Каза ему разрешалось взять с собой только те бумаги, которые не имели отношения к Наполеону, и ту часть корреспонденции, которая была просмотрена чиновниками английской администрации24
Las Cases. M?morial… Paris. 1968. P. 609.

Несмотря на горячие просьбы Лас Каза, бумаги, по распоряжению губернатора, были опечатаны до особого распоряжения британского правительства. Однако, как сообщает Лас Каз в «Мемориале», некоторые бумаги ему все же удалось сохранить, спрятав их на себе и среди вещей.

В течение восьми месяцев (до 20 июля 1817 г.) Лас Каз находился на мысе Доброй Надежды под надзором англичан, и затем тяжелобольным он был доставлен на английском судне, где с ним обращались как с пленником, в Лондон. Более трех месяцев длилось это путешествие. Наконец 15 ноября 1817 г. Лас Каз прибыл к берегам Темзы, но, когда он сошел на берег, полиция конфисковала все бумаги, даже не дав ему возможности составить их опись25
бумаги с о. Св. Елены. Следует предположить, что бумаги были возвращены Лас Казу на мысе Доброй Надежды, поскольку по пути в Англию корабль с Лас Казом на борту на о. Св. Елены не заходил.

Беспокоясь о судьбе своих бумаг, Лас Каз дважды писал государственному секретарю Великобритании по делам колоний лорду Батусту; оба письма Лас Каза остались без ответа. В надежде, что ему будет, наконец, позволено составить опись своих бумаг, Лас Каз написал министру внутренних дел лорду Сидмуту, в чьем ведении и подчинении находилась полиция26
Las Cases. M?morial… P. 642-644.

Но и это письмо осталось без ответа.

Из Англии Лас Каз был выслан на континент, в Остенде. Во Францию ему путь был закрыт, и, изгоняемый отовсюду, Лас Каз наконец смог найти себе убежище во Франкфурте (декабрь 1817 г.), где ему разрешили поселиться имперские власти после обращения Лас Каза к австрийскому императору. 1817-1821 гг. он провел сначала во Франкфурте, затем в других городах Германии и Бельгии. В эти годы, оставаясь доверенным лицом Наполеона, Лас Каз был занят пересылкой на остров Св. Елены денег, а также книг, необходимых Наполеону для работы над воспоминаниями. В эти годы Лас Каз неоднократно писал в европейские столицы, в том числе Александру I, и крупнейшим дипломатам, заседавшим на Ахенском и Лайбахском конгрессах, обращая их внимание на то положение, в котором оказался Наполеон на Св. Елене подчрезмерной опекой британских властей27
Ibid. P. 648-650, 663, 665-666, 685.

Лас Каз обращался с письмами и к Марии-Луизе, сохранившей за собой титул императрицы, пытаясь получить от нее поддержку и добиться смягчения положения ее мужа.

Все эти годы Лас Каз не забывал о своих бумагах и пытался получить их обратно. Однако его письма, в том числе и большое письмо к лорду Батусту и обращение к британскому парламенту28
Las Cases. Memorial… Р. 650–61.

Остались без ответа.

Кончина Наполеона вновь открыла Лас Казу дорогу во Францию. Вскоре, благодаря посредничеству одного из британских пэров, ему удалось получить назад свои бумаги и среди них рукопись, над которой он трудился на протяжении восемнадцати месяцев пребывания на острове Св. Елены. В 1823 г. Лас Каз начинает публиковать свой «Мемориал Святой Елены».

Что же касается рукописи, названной в английском ее издании «Максимы Наполеона», то с большой долей уверенности можно судить о том, что перед нами обладающий известной степенью достоверности источник, хотя и дошедший до нас в переводе на другой язык. Оставшаяся без пояснений фраза в предисловии издателя («Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись действительно принадлежала перу этого верного слуги») позволяет сделать вывод о том, что у самого издателя были сомнения в авторстве этого сочинения, но затем, по прошествии некоторого времени, были получены дополнительные сведения насчет подлинности рукописи и всякие сомнения относительно принадлежности ее перу Лас Каза отпали.

«Максимы и мысли» представляют собой сборник, содержащий 469 высказываний, касающихся политической истории и современности, литературы, философии и т. д. Высказывания не систематизированы, и определенная последовательность в их череде обнаруживается крайне редко – лишь иногда заметна связь между двумя рядом стоящими максимами, не более, – так, например, между высказываниями ХС и XCI, между максимами CLVI и CLVII. Но это скорее исключение, нежели правило. Какой-либо хронологической последовательности в изложении событий, которые упоминает в своих высказываниях «узник Св. Елены», мы также не найдем; перед нами свободное течение мысли, не стесненное заранее обусловленной формой повествования и системой изложения. Вероятно, эти высказывания записывались день заднем по мере того, как появлялись, и в этом смысле близость между «Максимами и мыслями» и «Мемориалом Святой Елены» кажется более чем правдоподобной, ибо, как известно, и в «Мемориале» высказывания Наполеона, который, естественно, был всегда свободен в выборе предмета беседы, записывались Лас Казом по мере появления этих высказываний, за завтраком, на прогулке, во время отдыха и т. д. Ограничившись этими, самыми общими, наблюдениями, обратимся к содержанию книги и приведем некоторые из наполеоновских высказываний, сравнив их с теми, что помещены в «Мемориале Святой Елены».

«Фридрих (Фридрих Великий – С. И.) взял на себя труд опровергать Макиавелли до своего восшествия на престол: он сделал бы лучше, если бы оправдывал его после своего воцарения. Этот Макиавелли писал лишь для мелодраматических тиранов» (CCCCII). Обратившись к основному произведению Лас Каза, мы не найдем в нем ни одного высказывания Наполеона, касающегося знаменитого флорентийского гуманиста, тогда как в «Максимах и мыслях» их наберется еще пять. Но здесь весьма возможно предположение о том, что у Наполеона – редактора «Мемориала» были свои причины избегать упоминаний о Макиавелли: и роялисты, и либералы не раз обвиняли его в политическом макиавеллизме.

«Мир есть великая комедия, в которой на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов» (CCV). В «Мемориале Святой Елены» Наполеон неоднократно высказывается о Мольере, причем Лас Каз сообщает, что Наполеон не раз читал «Тартюфа» после обеда в присутствии придворных и раз выразился об этой пьесе как о неподражаемом произведении великого писателя, но в то же время сказал, что не поколебался бы запретить постановку этой пьесы, если бы она была написана в начале XIX в., ибо некоторые сцены, по мнению Наполеона, весьма грешат против нравственности29
Las Cases. M?morial de Sainte-H?l?ne. P. 426.

Обратимся к другим высказываниям Наполеона о древней и современной ему литературе.

В «Мемориале» зафиксированы слова Наполеона о Гомере. Это не удивительно, ибо на протяжении всей своей жизни он не раз перечитывал гомеровский эпос и даже брал Гомера с собой в походы, а когда у Наполеона возникла идея создания походной библиотеки, то в списке книг, составленном лично императором для своего библиотекаря Барбье, значились поэмы легендарного слепого певца. В своих творениях, – записывал Лас Каз слова Наполеона, – он был поэтом, оратором, историком, законодателем, географом и теологом; воистину, это – энциклопедист своей эпохи»30
Fain, Agathon-Jean Fran?ois. M?moires du Baron Fain, premier secr?taire du cabinet de l’Empereur. Paris, 1908, p. 69-73. Las Cases. M?morial de Sainte-H?l?ne. P. 426.

В «Максимах и мыслях» Наполеону приписывается такой пассаж: «Если бы Илиада была написана нашим современником, никто не оценил бы ее» (XVIII), – или такое высказывание: «Почему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма – едва ли не единственный памятник той далекой эпохи» (CCCLXXXVII). Едва ли приведенные высказывания противоречат одно другому, скорее наоборот – они взаимно дополняют друг друга.

Рукопись,найденная в бумагах Лас Каза в виде записной книжки,
в которую на протяжении восемнадцати месяцев господин де Лас Каз без какой-либо системы и указания дат вносил разного рода сентенции,меткие замечания и высказывания из ежедневных своих разговоров с пленником:
***
Когда народ в государстве развращен, законы почти бесполезны, ежели не управляется оно деспотически.
***
Пускаясь во всякого рода преувеличения, меня восхваляли как и прочих монархов,коим дано было свершить нечто необыкновенное: но то, в чем истинная моя заслуга, известно лишь мне одному.
***
Монархи Европы создали собственные армии по образцу моей, но надобно же еще уметь командовать ими.
***
Меня мало задевают пересуды обо мне парижан: они сродни надоедливым мухам,которые только и делают, что жужжат: мнения их подобны тому,как ежели бы обезьяна взялась судить о метафизике.
***
С того времени,как я стал во главе государства, я советовался только с самим собой, и это меня вполне устраивало: совершать ошибки я начал только тогда,когда стал прислушиваться к тому, что говорят советники.
***
Приходится согласиться с тем, что фортуна, играющая счастием людей, забавляется, устраивая дела мира сего.
***
Подчиненные по-настоящему помогают тогда только, когда чувствуют, что вы непреклонны.
***
Слабость происходит от лени или по недоверию к самому себе: несчастны те, которые слабы по сим двум причинам разом: если речь идет о частном лице, то это - ничтожный человек, если же о монархе, то он ничтожен вдвойне.
***
Дурак имеет великое преимущество перед человеком образованным:
он всегда доволен собой.
***
Вы хотите узнать, надежны ли ваши друзья? Для сего надобно оказаться в несчастии.
***
Короли и обманутые мужья всегда последними догадываются о том, что над ними смеются.
***
В революциях мы сталкиваемся с людьми двух сортов: теми, кто их совершает и с использующими оные в своих целях.
***
Сильные духом избегают наслаждений, как мореплаватели подводных камней.
***
Привычка приводит нас ко многим безрассудствам: самое непростительное из них - сделаться ее рабом.
***
Когда в бытность мою монархом случалось мне пользоваться правом помилования,впоследствии я всегда и неизменно раскаивался
***
Старики, которые сохраняют вкусы юного возраста, столь же смешны, сколь мало уважаемы.
***
Человек высшего порядка бесстрастен по своей натуре: его хвалят, его порицают, мало что имеет для него значение, он прислушивается только к голосу своей совести.
***
Одни оказывают нам любезности, в то время как другие наносят оскорбления. И в первом и во втором случае с людьми надобно соблюдать сугубую осторожность, ибо непременно следует знать, что кроется за этими любезностями.
***
Пороки общества так же необходимы, как грозы в атмосфере. Если же равновесие между благом и злом нарушается, гармония исчезает, и происходит революция.
***
Монарх обязан тщательно следить за тем, чтобы раздел материальных благ не совершался слишком уж неравномерно, ибо в этом случае он не сможет ни удержать бедных, ни защитить богатых.
***
После изобретения книгопечатания все только и делают, что призывают на царство Просвещение, но царствуют, однако ж, для того, чтобы надеть на него узду.
***
При ближайшем рассмотрении признанная всеми политическая свобода оказывается выдумкой правителей, предназначенной того ради, чтобы усыпить бдительность управляемых.
***
Легче создавать законы, чем следовать им.
***
Есть короли, которые разыгрывают из себя пекущихся о благе народа ради того, чтоб лучше его обманывать, совсем как тот волк из басни, который преображался в пастуха, дабы ловчее истреблять баранов.

***
Я питаю отвращение к иллюзиям: вот почему я принимаю мир таким, каков он есть.
***
Среди людей, которые не любят, чтобы их притесняли, есть немало таких, кому нравится самим делать это.
***
Общественный порядок любой нации покоится на выборе людей, предназначенных к тому, чтобы поддерживать его.
***
Я не люблю, когда притворяются, что презирают смерть: уметь переносить то, что неизбежно - в этом заключается важнейший человеческий закон.
***
Бывают люди добродетельные лишь потому, что у них не было случая предаваться порокам.
***
Стремление властвовать над умами себе подобных - одна из самых сильных страстей человеческих.
***
Когда народы перестают жаловаться, они перестают мыслить.
***
Существует род воров, которых законы не преследуют и которые крадут у людей то, что есть у них самого драгоценного, а именно - время.
***
Государь, совершенный во всех отношениях, должен был бы поступать как Цезарь, нравами походить на Юлиана, а добродетелями - на Марка Аврелия.
***
Дабы погубить отечество, достаточно даже одного негодяя: тому в истории было немало примеров.
***
У королей нет недостатка в людях, которые находят случай возразить. Я никогда не допускал этого. Врач нужен для того, чтобы лечить лихорадку, а не писать на нее сатиру. У вас есть лекарства? Так дайте их: если нет, помолчите.
***
Я присоединяюсь к Эпиктету, сказавшему: "Когда говорят о тебе плохо, и это - правда, исправься, если же это - ложь, посмейся над этим". Я научен ничему не удивляться: остановившись на отдых, я не обращаю внимания на разных шавок, которые лают по дороге.